старая поговорка звучит злой иронией, потому что нет продукта дороже грибов. Небольшая связка их стоит столько же, сколько четыре килограмма первосортного мяса или полсотни яиц. Может быть, грибы на Украине перевелись? Ничего подобного! В лесах Волыни и Прикарпатья они гибнут сотнями тонн. Немало их пропадает и в Харьковской области. Облпотребсоюз… их не заготовляет».
Как в городах Советского Союза, так и в колхозных деревнях грибы стали продуктом редкостным и очень дорогим. В меню колхозников грибы теперь почти не встречаются.
Колхозники питаются впроголодь, но грибов в лесу не собирают. Почему? Вернувшись из Бельгии в Советский Союз, некоторые «возвращенцы» в своих письмах отвечают на это: «В лесу, говорят, грибов пропасть, но ходить за ними некогда»…
Кроме грибов, крестьяне в дореволюционной деревне собирали много различных ягод, которые росли на богатой российской земле: земляники, малины, ежевики, брусники, клюквы, голубики, черники и других.
Ягоды всех сортов крестьяне употребляли в пищу в свежем виде. Ели также ягоды и вместе с другими продуктами. Например, из растёртой земляники с хлебом и молоком получалось прекрасное блюдо. Крестьяне консервировали ягоды, делали из них варенье, компоты, ягодные соки.
Много ягод и всевозможных ягодных изделий крестьяне продавали городским жителям.
Летом крестьянские девушки собирали много лесных орехов. Из больших лесов их приносили пудовыми мешками. Деревенские жители употребляли орехи в качестве праздничного лакомства и продавали горожанам.
Теперь, в колхозных деревнях, земледельцы не имеют возможности собирать лесные продукты: ни грибы, ни ягоды, ни орехи. Они работают на колхозной барщине от темна до темна и не имеют выходных дней. Новые помещики не отпускают колхозниц в леса даже в воскресенье. В советской газете был описан любопытный случай. В одном колхозе, расположенном около дремучих Брянских лесов, колхозницы в воскресенье решили отправиться не на колхозную барщину, которая за много лет не дала им ни грамма продуктов на трудодни, а в лес: за грибами и ягодами. Колхозное начальство, с помощью вооружённого милиционера, под угрозой ареста и применения оружия, вынудило колхозниц идти не туда, куда они хотели и куда направлял их разумный личный интерес, а туда, куда им приказали советские крепостники: на принудительную бесплатную работу, на государственную барщину…
Вот из–за этой колхозно–государственной барщины и появились теперь в Советском Союзе и хлебо–картофельно–овощные и грибо-ягодно–ореховые «проблемы» и парадоксы. Удивительные проблемы и удивительные парадоксы! Грибы, ягоды, орехи гибнут в лесах тысячами тонн. А рядом, по соседству с лесами, в колхозных деревнях и в городах, на столе у людей, живущих впроголодь, — нет этих питательных и здоровых лесных продуктов…
Этих продуктов нет также и в рабочих столовых и в городских магазинах. Нет потому, что новые, советские, крепостники держат колхозников на принудительной бесплатной барщине и не отпускают в лес за продуктами, даже в праздники…
В дореволюционной России в 1916 году было 28,8 миллиона коров. А населения в это время было около 183 миллионов человек. Следовательно, каждая корова снабжала молоком около 6 человек. Коров было достаточно.
Немало коров было полупородистых и породистых. Летом коровы имели удовлетворительное пастбище, подкормку при дойке, а зимой запас кормов: сена, яровой соломы, картофеля. Удои молока были средние: примерно от 10 до 15 литров в день. Хозяйки учитывали тогда молоко не в литрах, а в десятилитровых молочных вёдрах, «доенках»: «ведро», «полведра», «полтора ведра».
Почти все коровы принадлежали крестьянам. На 20 миллионов крестьянских дворов приходилось около 29 миллионов коров. Значит, половина всех дворов в среднем имела по одной корове, другая половина — по две коровы на семью.
Бескоровных дворов в дореволюционных деревнях было не больше 10 процентов, или около 8 процентов всего населения страны. И горожане, почти все бескоровные, составляли 18 процентов населения. Следовательно, бескоровного населения в России было 26 процентов, четверть, а 74 процента, три четверти населения, имели коров.
В деревнях молока было в избытке. Его употребляли во всех видах: питьевое молоко, молоко с хлебом, картофелем, кашами, простокваша, творог, сметана, масло. И для продажи молока было достаточно.
На молочном рынке выступало больше продавцов, чем покупателей. Поэтому цена на молоко была очень низкая. Крестьянки или детишки из ближайших деревень носили в город молоко и продавали его по одной копейке за литр, с доставкой на дом.
Но доступно ли было дешёвое молоко для городских и деревенских покупателей?
Сопоставим цены на этот товар с тогдашними заработками рабочих и служащих низко– и средне–оплачиваемых категорий.
Бескоровный батрак, получавший 9 рублей (в золоте) в месяц, или 30 копеек в день, за свой однодневный заработок мог купить 30 литров молока, или для семьи на целый месяц. Рабочий, получавший среднюю заработную плату — 23 рубля в месяц, или 77 копеек в день, — мог за дневной заработок купить 77 литров молока, или для семьи на два с половиной месяца.
А сельский учитель начальной школы, получавший 30 рублей месячного жалованья, или один рубль в день, мог на свой однодневный заработок купить молока 100 литров, для семьи на три с лишним месяца, на целый сезон.
Так в дореволюционной России молоко было доступно для каждой бескоровной семьи, в которой был хотя бы один человек, имеющий заработок или другие доходы, даже самые низкие.
А тем, очень немногим, людям в дореволюционной деревне, которые не имели заработков и достаточных доходов от хозяйства (одинокие старики, больные, сироты), им дарили молоко: родственники, соседи, другие односельчане. Также прохожих и проезжих крестьяне угощали молоком бесплатно.
В дореволюционной России текли сказочные «молочные реки». И людей, для которых молоко являлось недоступным продуктом, там не было.
А как же разрешается этот вопрос в Советском Союзе?
По официальным отчётам советского правительства, в частности статистическим, «молочная проблема» там разрешается хорошо.
В сталинский период коммунистическая пропаганда шумела о «великих достижениях социалистического строительства» вообще, в частности, в области животноводства: о создании колхозных молочных ферм; о том, что «каждой бескоровной колхознице Сталин, отец родной, обещал выдать из колхозных ферм по корове» — В каждой школьной книге для чтения, начиная с букваря, печаталась великолепная картина в красках, на которой была нарисована огромная красавица–корова с необъятным выменем. Подпись под картиной гласила: «Эта советская корова, находящаяся на молочной ферме такого-то совхоза, побила все мировые рекорды по удою молока. Ежедневно она даёт 50 литров. Она одна может обеспечить молоком большой детский сад с двумя сотнями детей»… Школьники ахали от восторга и удивления. Учительницы смущались… Доярки рассказывали детям и учительницам, что вся колхозная ферма, состоящая из 50 коров, даёт молока меньше, чем эта одна корова: 25 коров яловых, а 25 отелившихся дают молока меньше, чем по два литра в день… Девушки–доярки распевают частушки о том, что на колхозной ферме «…больше слез, чем молока»…
После смерти Сталина новый вождь партии и правительства Н. С. Хрущёв заявил, что в сталинскую эпоху все сельское хозяйство, и растениеводство и животноводство, находилось в упадке… В частности, и по производству молока… Что касается статистических и всяких других отчётов, то в них в «период культа личности» допускались некоторые пропагандные «преувеличения». Так, например, коровы на колхозно–совхозных фермах давали ежедневно не по 50 литров молока, как указано в школьных учебниках, а в среднем несколько меньше — по три литра… И таким образом социалистические коровы за три десятилетия после коллективизации не смогли перегнать по молоку мелкобуржуазную единоличную козу — как дореволюционную, так и современную…