Насколько помнят люди, на болотных островах часто скрывались от преследователей беглецы. Во времена дедов здесь прятались грабители, снабжавшие гибнущих порою от голода крепостных панским хлебом и другой снедью; после польского мятежа на островах скрывались от царских солдат повстанцы, после пятого года там прятались вырубщики панских лесов. В войну там спасали от реквизиции скотину и хлеб. После падения Советов сюда уходили не успевшие отступить красные стрелки и вообще сторонники советской власти.
Болотные острова также использовались как дороги. Во времена войн. Так в восемнадцатом году островами отходили на восток русские войска, а в девятнадцатом, на Рождество, Юстин Бирзак провел красноармейский отряд в тыл белым. Красные до последнего человека истребили сброд из курземского баронья и русских беляков. Только когда в Бирзаки ворвались грохочущие бронемашины ландесвера вместе с полуротой головорезов барона Таубе, красные оставили деревню. Отступили той же дорогой, что пришли, — по Моховому болоту. Стреляя им вслед, белые разворотили полболота — воронки от снарядов, точно колодцы, зловеще чернели на снегу до самого Большого острова. На болоте, сраженный пулей, остался проводник красных Бирзак. Потом белые судили и расстреляли его родственников.
Моника подошла и поставила рядом с Анной корзину.
— Устала как собака, пока искала тебя… — Моника тяжело дышала. — Не могла поаукать?
— Но, Моня, ты же сама… Ей-богу…
— Ей-богу, ей-богу, я никуда в другой раз с тобой не пойду.
Моня уселась на кочке поодаль от орехового куста, обхватила руками коленки, уставилась не то на облака, скользившие по горизонту, не то на купы деревьев, видневшиеся за Пушканами, и молчала. Молчала и Анна.
Но долго ли просидеть как немым?
— Моня!
— Что? — отозвалась девушка, но головы не повернула.
— Моня, не будем дуться друг на друга.
— Мы и не дуемся.
— Хотела поговорить с тобой по душам…
— Поговорить по душам?
— Знаешь, хочу уйти из деревни.
— Куда?
— По свету.
— По свету пойдешь… Ты ни света не знаешь, ни людей.
— Но и так жить я больше не могу.
— Как — так?
— Мои в школу меня не пускают, насильно дома держат…
— Насильничать в природе человека, — вздохнула Моника.
— И против этого ничего сделать нельзя?
— Ты слишком не воображай. Я пыталась. Отбивалась, когда студент Дижвавар накинулся на меня. Пожаловалась в суд. А его там правым признали, меня же — виноватой. Будто сама ему навязалась. Он еще на меня в суд за оскорбление чести подал.
— Моня, ты! — Анна вскочила и в растерянности замолчала.
Да что тут скажешь?
Но тут же девушкам показалось, что за ближним кустом будто скользнула тень.
— Моня… там кто-то ходит…
— Где?
— Вон за тем кустом.
Девушки на носках приблизились к кусту. Раздвинув листву, показался парень и, согнувшись, направился к чаще.
— Эй! Кто такой?
Парень присел, словно его хватил удар, остановился. Повернул к девушкам лицо. И тут Анна чуть не вскрикнула от удивления. Перед ней был один из трех юношей, которых она приметила в воскресенье в церкви. Это он о чем-то разговаривал с двумя остальными, когда она забралась на телегу и заснула на солнышке. Тот самый смуглый парень.
— Чего тебе тут надо? К нам подкрадываешься? — спросила Моника.
— Я не подкрадываюсь. Я… пробираюсь с той стороны.
— Скрываешься?
— Скрываюсь. За мной гонятся.
— Кто же?
— Ну те самые, с ружьями которые. — Парень огляделся. — Волдис Озол и другие.
— Ты… из лесных братьев? — уже совсем тихо спросила Моника.
— Не твое это дело.
— А это ты напрасно. Мы тебе можем помочь.
— Вы?
— Да, мы… Аня, ты останься тут и задержи их, если припрутся. Нагороди им что-нибудь и задержи! А ты, — обратилась она к незнакомцу, — скинь пиджак, сними шапку! И возьми мою корзинку! Пошли! Только побыстрей!
Анна развязала соскользнувшую косынку и принялась вытряхивать ее. Почему-то перестали слушаться пальцы. Оказалось, что она больше не в состоянии сложить собственную косынку.