— Что, собственно, за птица твой хозяин?
— Кто он такой? Его биография пестрее брюшка дятла. Типичный деятель «свободной» Латвии. Сын сельского кабатчика, учился в Петербурге. В студенческие годы заигрывал с социалистами. В пору создания белой Латвии работал в каком-то издательстве, потом стал директором департамента. И тогда наш герой приглянулся эксцентричной фабрикантской дочке. Небольшая интрижка, не без романтики, и мой хозяин стал зятем крупного предпринимателя и одним из директоров фабрики, с широкими возможностями тратить производимые рабочими ценности. Когда-то в молодости хозяин был социал-демократом-меньшевиком, затем центристом, потом лидером незадачливой, самим организованной партии. Сейчас он — беспартийный патриот. Предоставляемые ему тестем латы он частично тратит на книги и предметы искусства, родственники против этого особенно не возражают. Оригинально, тешит тщеславие… — И Айна выразительно подобрала губы. — Чтобы содержать в порядке редкие издания, хозяин держит специального человека, тот следит за коллекцией, обрабатывает ее, делает выписки и конспекты. В Риге недостатка в интеллигентных безработных нет. А хозяину и дешево, и удобно.
— Главное — удобно, — заметила молчавшая все время хозяйка дома. — Ему удобнее нанимать политически скомпрометированных интеллигентов. Им можно платить жалкие гроши, а требовать от них больше, чем от других.
— Я не сказала бы, что мне приходится перерабатывать, — возразила Айна. — Могу ходить, куда хочу, потому что должна в интересах коллекции бывать в антикварных магазинах и на всяких предприятиях. Потому и могу сейчас сидеть у вас, угощаться и болтать с бывшей подругой по камере.
— Но по четвергам хозяин тебя никуда не отпускает, боится, как бы не сбегала с передачей в Центральную тюрьму.
— По четвергам не отпускает, — поморщилась Айна. — Станиславу я доставляю передачи через вторые и третьи руки. Личное свидание невозможно. — Она встала из-за стола и подошла к окну, за которым не переставали мелькать обутые в ботинки, туфли, сандалии пары ног.
«Зарегистрироваться им не удалось. Станислав Шпиллер попался вторично. Таким, как мы, личное счастье, наверно, не суждено… Пока… пока…» Анна думала о Викентии…
— В трудные минуты жизни всегда надо думать о хорошем, о том, чего очень желаешь себе в будущем, себе и другим. Это дает силы справиться с собой, со своими несчастьями, с малодушием, — словно откуда-то издалека слышала Анна голос тетушки. — Пережитые вчера и сегодня страдания развеются, как мимолетная тоска. Я приучилась рассуждать так с мая девятнадцатого года. Когда мой муж ушел на набережную Даугавы и не вернулся. Одолеваю трудности верой в будущее. А вера эта не слепа — на востоке уже разлился свет… Над шестой частью земного шара…
— Да, почти над двумястами миллионами человек, над рабоче-крестьянским государством. — Айна вернулась к столу. — И самое удивительное, что более разумные люди в капиталистических странах уже не кричат: «Скоро коммунистическое государство рухнет!» Мой хозяин на прошлой неделе получил свежий бюллетень Экономического бюро Лиги наций. Там черным по белому написано: «Пятилетний эксперимент Советского Союза увенчался успехом, экономистам свободного мира надлежит взвесить возможности планового хозяйства».
— Может, помечтаем о будущем? — усмехнулась Анна, отодвинулась от стола и уперлась локтями в колени. — Ну что, Айна…
— Давай помечтаем! — И Айна приняла такую же позу. — Тетенька, прошу в строй…
— Что вы за комедию затеяли? — удивленно уставилась на них седая женщина.
— Совсем не комедию! Это очень даже серьезно, тетенька, очень даже… Тюремная традиция шестой камеры. Сидя так, мы философствовали и мечтали о том, что будет, когда перед заключенными революционерами распахнутся тюремные ворота и повсюду свободно зазвучит «Интернационал».