Айзсарг взял лист бумаги и быстро вышел из комнаты. Антон слышал, как зловеще проскрипели сапоги в коридоре, затем на лестнице.
«Конец! Прощай, форма!» Ах, почему он так глупо поступил? Зачем связался с Тонславом? Зачем вздумал спасать Езупа? Если бы можно было случившееся сделать не случившимся, он первым сказал бы высоким начальникам: «Схватите Езупа!»
Через какое-то время айзсарг вернулся. Прошел вплотную мимо Антона, сел на стул и поднял глаза на отчаявшегося парня.
— Напишем прошение и ответим на вопросы. Предупреждаю: в волости вы везде и всегда должны будете подчиняться господину Озолу и, конечно, начальнику полиции.
— Я без их ведома шагу не ступлю! — Антон вскочил на ноги.
— Айзсарг в волости — око и ухо государственной власти. Он все видит, все слышит и все запоминает! Помнит каждое слово, сказанное в защиту красных, помнит, кто сказал его.
— Буду помнить, господин начальник!
— А об этом парне, об этом Езупе, когда спустимся вниз, вы еще раз расскажете уездному начальнику. Может быть, начальник найдет целесообразным на какое-то время его призыв в армию отложить. Ибо важно и то, чтобы окрестные жители айзсаргу доверяли. Вы понимаете?
— Так точно! — Антон поднес руку к голове, желая козырнуть, но тут же отдернул. Черт подери! Ведь без шапки он.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Уже второй день шел дождь. Тихий и мелкий осенний дождь. Крохотные водяные синички, друг дружку догоняя, отвесно падали с неба. И земля казалась такой же неприветливой, как скользившие над ней свинцово-серые облака.
В дождь вся деревня Пушканы погружается в усталый покой. Люди остаются в избах или под навесами. Иной чинит сломанный рабочий инструмент, иной возится с упряжью, а иной латает обувь. Делают это не спеша и, кончив работу, забираются на скирду сена, на сеновал поспать, укрывшись пиджаком или другой одеждой. На некоторых дворах в дождь спит вся семья. Только пастушок, накинув на плечи лоскутное одеяло, бредет в дождь за стадом и, дрожа от сырости, поглядывает в сторону деревни. Не вспомнит ли кто о нем из домашних? Не подменит ли, не отпустит ли погреться?
«Надо бы пастушку Апале сменить. Она уже второй раз пасет под дождем». Анна задумчиво смотрит в окно поверх улицы. Из дома Гаспаров виден край пастбища на берегу болота со сбившимся в кучу стадом и съежившейся под кустом пастушкой.
— Надо бы, — повторила она вполголоса, но тело так сковала усталость, что не хватало воли шевельнуться. Причина усталости не только долгий дождь. Причина в ней самой, в ее сердце.
Анну гнетет чувство одиночества, покинутости. Ядвига с матерью из деревни уехали. Со здешней молодежью у Анны нет близости. Может, потому, что на уме у Анны школа и книги. А ее сверстники, кажется, со своей судьбой смирились и поступают так, как велит отец или хочет мать. Анна так ждала возвращения Петериса, а теперь, когда он дома, она чувствует себя такой же одинокой, как раньше.
Вот Петерис идет улицей. Прошлепал мимо дома, отставил калитку в огород, свернул на тропу к риге. И вдруг Анна вспомнила, что утром оставила там на колосниках «Джунгли». Не спрятала. Увлеклась и читала, пока не позвала мать. А если Петерис найдет книгу? Еще своей Монике отнесет.
На цыпочках, стараясь не разбудить уснувшую мать, Анна подошла к печи, сняла еще сырой большой платок и выскользнула во двор.
Дверь в ригу открыта, значит, Петерис не ушел еще.
Анна осторожно ступала по гумну. Брата там не было. В риге тоже. Черная, вся в саже дверь была плотно заперта на крючок, позади Анны в пыли глинобитного пола виднелись лишь ее собственные следы.
Книга лежала там, где Анна оставила ее. Завернув в тряпицу, она сунула книгу в тайник — в щель за печь — и хотела выйти вон. Но вдруг услышала приглушенные голоса. Мужской и женский. Где это? Над ригой или же в какой-нибудь пристройке?
Анна подкралась к люку. Осторожно, чтобы никого не вспугнуть, она чуть отодвинула черную досочку люка так, что образовалась маленькая щелка.
— Клянусь тебе, — слышит Анна голос Моники Тонслав. — У меня к нему душа не лежала. Заманил меня, сладкой водкой напоил, я охмелела, и тогда это случилось.
— Потаскуха! — Да, мужчина, ее брат Петерис. — Оправдываться еще будешь! Какой черт заманит девку, если та не дастся?
— Петерис, милый, послушай меня!..
— Не называй меня милым! — Анна слышит: Петерис говорит сквозь зубы. — Не милый я тебе! Милашка чулисовского господчика!