— К… кто это может быть? — с трудом сглотнув, проговорил я.
Ответа, конечно, не последовало. Какой там ответ? Он даже не пошелохнулся. Было впечатление, что он, желая укрыться от внешнего мира, окутал себя всего непроницаемой и невидимой завесой. Мы с Норико молча переглянулись.
Приблизив губы к моему уху, Норико прошептала:
— Тацуя! Может, это кукла? Но на деревянную фигуру не похожа.
Я тоже подумал в какой-то момент, что это деревянная скульптура, но потом сообразил, что нет в ней характерной деревянной твердости. Наоборот, фигура чрезвычайно похожа на человеческую. Но как бы то ни было — это не живой человек. И это меня несколько успокоило.
— Нотт-тян, оставайся тут, а я кое-что проверю.
— Ладно.
Я отошел от Норико, взял фонарь, вскарабкался с ним на ковчег и поднес фонарь ближе к загадочной фигуре.
С ароматом горящей свечи смешались запахи плесени, гниения. Человека, имевшего — в отличие от меня — дело со стариной, эти запахи не удивили бы. Но даже такой профан, как я, сообразил, что источавшие гнилостный аромат шлем и доспехи принадлежали самураю высокого чина и были очень старыми — ткань рваная, нагрудные латы наполовину прогнили.
Я осветил фонарем голову под шлемом и оторопел: передо мной не скульптура, не деревянная кукла, а настоящий человек. Нет, не живой, конечно, но тем более пугающий. Кожа у мертвеца была какой-то серой или, точнее, бесцветной, гладкой на ощупь, но лишенной упругости, свойственной живым.
Возраст — между тридцатью и сорока годами. Прямой нос, слегка выдающиеся скулы. Слишком близко посаженные глаза. Узкий лоб, заостренный подбородок — облик грозного воина. Широко раскрытые, но совершенно неживые глаза казались керамическими.
От этого жуткого зрелища я в очередной раз покрылся холодным липким потом. Стуча зубами и борясь с подступающей тошнотой, я сообразил, что это лицо мне знакомо. Этот узкий лоб, этот острый подбородок, эти близко посаженные глаза… Я точно видел это лицо! Но где и когда? Кому оно принадлежало?
Но взволнованная Норико помешала мне сосредоточиться.
— Что случилось, Тацуя? Что там внутри доспехов?
— Нотт-тян, не подходи сюда, оставайся там!
— Но я боюсь за тебя…
— Я уже спускаюсь.
Норико подскочила ко мне, едва я опустился на пол:
— Ой, ты весь мокрый!
— Ничего, ничего… Не беспокойся…
Я мучительно пытался вспомнить, кого мне напоминает покойник. И кто же он сам? Я снова огляделся вокруг. Перед каменным ковчегом подсвечник с курительными свечами и сосудиком для благовоний, самурай в шлеме и доспехах заместо Будды — да, наверняка это и есть молельня, посещаемая Коумэ и Котакэ. А мертвец, без сомнения, имеет какое-то отношение к бабушкам. Узнать бы какое?!
— Тацуя! — Норико прильнула к моей груди и со страхом снизу вверх заглянула мне в глаза. — Скажи, Тацуя, под доспехами в самом деле кто-то есть? Там не кукла?
— Погоди-ка, Нотт-тян, хочу кое о чем спросить тебя. Среди умерших в деревне в последнее время не было мужчины лет тридцати — сорока?
— А в чем дело? Почему ты спрашиваешь? — В глазах Норико отразилось недоумение. — Да ты и сам, Татт-тян, знаешь, кто умер в последнее время. Пожалуй, такого возраста был Кодзэн и, кстати, твой брат Куя-сан.
— Так-так… Брат Куя!.. — Мелькнувшая в голове мысль поразила меня словно током.
Все правильно! Да, все именно так. Лицо человека в доспехах чрезвычайно напоминало лицо брата Куя. Те же близко посаженные глаза, узкий лоб, тот же заостренный подбородок, такое же жесткое выражение лица.
Однако… Однако этого быть не может! Ведь его после смерти уложили в гроб, а гроб закопали на семейном кладбище. Более того, его труп приходилось вскрывать, для чего была произведена эксгумация, но после нее труп снова поместили в гроб и закопали там же. Я прекрасно помню, что первым бросил ком земли в могилу брата. Своими глазами видел, как гроб опускали в землю. Надгробную плиту, правда, еще не установили, но так или иначе брат спит вечным сном на кладбище.
Нет, этот «самурай» просто похож на брата. По-видимому, он тоже принадлежит к роду Тадзими, но если учесть, что в последние годы в семье Тадзими скончался только Куя, придется признать, что в пещере именно он. Кто-то выкопал останки из могилы, перенес сюда и, украсив пещеру, устроил здесь молельню? Это более чем странно. А как объяснить то, что более чем через десять суток со дня смерти признаков разложения трупа не заметно?