— Если бы нам тогда поручили охранять Шатана, беды бы не стряслось, — проговорил Блондин. — Такой позор!
— Не будем терять времени, обстановку доложим по телефону.
Потом рапортовали, что все идет как по маслу, клиника оцеплена, швейцар «обработан» (ребята выдали себя за сотрудников УБ), наши люди стерегут входы. Вечером я наведался туда, чтобы узнать о состоянии Ганки и сына, и смог убедиться: двое сидели у окна в пивной напротив, двое — в вестибюле, один прогуливался перед воротами. На улице стоял заводской грузовик с брезентовым верхом.
В ту ночь я спал на тахте одетый, с телефоном в головах, но все‑таки спал. Под утро меня разбудил звонок, я вскочил, прижал к щеке телефонную трубку.
— Говорит Посьвята. Слышите меня? Что вы вытворяете? Мне доложили, не отпирайтесь, ничего не выйдет. Любительский спектакль устраиваете, что ли?
— Дело куда серьезнее, чем вы думаете.
— Почему серьезнее? Есть какие‑либо данные, что жене что‑то угрожает или косвенно вам? Получили какой‑нибудь новый приговор? Там уже вся клиника еопит, что она занята УБ, послушайте, бабы в истерике, могут быть осложнения.
— Какие? При родах?
— Ничего себе юморок. Я этих ваших караульщиков посажу. Кто им разрешил? Получат и за оружие и за все. Ну, допустим, не посажу, но дайте отбой. Скандал! Если так пойдет дальше, то весь коллектив завода нагрянет в клинику, поскольку уже начались разговоры, что «фашисты хотят ликвидировать жену и ребенка товарища Лютака». Пресвятая дева, товарищ Лютак, что вы натворили?!
— Это не телефонный разговор, товарищ майор.
— Почему? Если кто‑нибудь и подслушивает, так только наши люди. Послушайте, заберите домой жену и мальца и прекратите этот фарс, а если боитесь, переведите их в наш госпиталь. Согласны?
— Зачем? И так хорошо.
— Понимаю, вы не доверяете после трагического, признаю, случая с Шатаном и похищения Дыны. Минутку… следовательно, вы считаете, что Дына решится на… значит, поэтому? Черт бы вас побрал, у него же была масса иных возможностей отомстить, а именно сейчас он рискует вызвать всеобщее возмущение. Хотя, черт возьми, это идея. Возмущение, говорите? Возмущение…
Нет, я ничего не «говорил», терпеливо слушал нервный голос майора, отнюдь не удивляясь, что он приходит к тем же выводам, что и Юрек Загайский из ЗМП.
— Все‑таки снимите охрану, так нельзя, — сказал Посьвята примирительно. — А я обещаю, что жену и ребенка пальцем не тронут.
— Хорошо, — согласился я. — Сниму.
Я позвонил в приемную и сказал дежурившим там людям, что их миссия окончена.
— Сердечно благодарю всех — всех, — говорил я. — Передайте коллективу завода, что я этого вовек не забуду.
В тот же день в комитет приехал сам Посьвята и, запершись со мной в кабинете, долго рассуждал о необходимости мобилизовать все силы против подполья. Я сперва не разобрался, к чему он клонит, но вскоре понял его намерения. «Экспресс» на следующий день поместил набранную жирным шрифтом заметку об аресте органами общественной безопасности двух лиц, у которых был обнаружен подробный план родильного дома, а также смертный приговор Анне Лютаковой и жене известного профессора университета, рожавшей в той же самой клинике. Снова выволокли на свет мое имя, причем рядом с этой целиком выдуманной историей рассказывалось о подлинных потрясающих преступлениях террористов, жертвами которых пали, в частности, женщины и дети.
Я не протестовал, ведь я не принадлежал себе и мое имя не являлось моей частной собственностью. Но испытывал чувство неловкости, когда начали поступать резолюции с местных предприятий и учреждений, выражающие мне сочувствие, а бандитам — возмущение. Среди этих телеграмм и писем я нашел также письмо Дыны — огромное послание, отпечатанное на машинке, полное восклицательных знаков, подчеркиваний и цитат из стихотворений великих поэтов.
«Я не одобряю, — писал он, — намерения убить твою жену, чтобы таким образом сломить тебя и тебе подобных, посеять страх в вашем стане. Но это не было делом наших рук. Ведь мы не одиноки. Мы не прибегаем к подобным приемам борьбы, хотя, полагаю, что именно нам их припишут и, если потребуется, найдут доказательства, что это наша работа, и даже членские билеты оппозиционной партии, дабы при случае скомпрометировать ее в глазах общественного мнения. Я пишу это не ради оправдания и не для того, чтобы ты думал, будто бы я сжалился над тобой или пожалел твою жену. Это вы нам навязали жестокость, а мы только защищаемся. Вы сфальсифицировали референдум, сфальсифицируете и выборы, ибо не желаете до пустить, чтобы народ демократическим путем выразил свою волю. Но вы проиграете. Хотя бы это стоило новой войны, которая, впрочем, гораздо ближе, чем вы думаете, хотя бы стране снова пришлось истечь кровью, проиграете, ибо идете против воли народа, держитесь только на чужих штыках».