Однако пришлось вынырнуть. Он тряхнул головой, освободив уши от воды, и медленно поплыл к берегу. И, растираясь полотенцем, не переставал думать, придя вскоре к выводу, что пора бы наконец расставить все по своим местам, определить, где черное и где белое Чтобы облегчить задачу, он начал мысленно задавать себе вопросы.
Ты любишь Мэрион Шебир?
Да.
Ты уверен в этом?
Так же, как в том, что солнце восходит по утрам. Я люблю ее и знаю это совершенно точно, так же как знаю разницу между хорошей и плохой живописью.
А она любит тебя?
Да.
Ты уверен в этом?
Да.
И что ты собираешься предпринять?
Джон расстелил полотенце и лег. Вот он, без сомнения, самый трудный вопрос из всех. Что он намеревается предпринять?
Вернувшись в форт, он может пойти к ней, признаться в своей любви и попросить ее руки. Но тем самым он даст ей понять, что обнаружил подлог. Интересно, где же настоящий Хадид?
Жив он или мертв? Скорее всего мертв, иначе у них не возникла бы необходимость в подмене. Конечно, он мертв… Джон с яростью ударил кулаком по горячему песку. Но разве можно сказать уверенно? Здесь начинались его сомнения, сводившие на нет любую попытку придумать точный план действий.
Джон встал, накинул халат и обул сандалии. И все равно факт оставался фактом – ему нужно что-то делать. Он начал медленно взбираться по скалистой тропинке к форту. Скоро все трое выйдут на утреннюю прогулку. Если Мэрион будет одна, он сможет поговорить с ней. Только Джон пока понятия не имел, что скажет.
Приняв душ, он переоделся в чистую форму и вышел на галерею. Полковник Моци сидел под тентом, откинувшись в плетеном кресле, сложив руки на затылке, и смотрел вдаль, на извилистый берег. Хадид Шебир, заложив руки за спину, нервно вышагивал вдоль парапета. Он поздоровался с Джоном и отвернулся. Джон заметил, что пальцы его, сложенные замочком, энергично шевелятся. Сегодня это уже другой человек, бодрый, полный жизненных сил и энергии, готовой выплеснуться наружу. Сейчас он напоминал пантеру, мечущуюся по клетке и сжигаемую лишь одним желанием – вырваться на свободу. Какой бы наркотик он ни принимал, подумал Джон, он, без сомнения, придает ему уверенности, делая его совершенно другим человеком.
Мэрион сидела в своем кресле возле Флаговой башни и читала. Завидев Джона, она подняла голову и улыбнулась. Джон заметил, что лицо ее мрачно.
Вынув из кармана ключ, он протянул его Мэрион.
– Думаю, вам лучше иметь его, – проговорил он.
Она взяла ключ и, повертев в руках, вопросительно посмотрела на Джона.
– Это ключ от вашей комнаты. Ночью можете запираться и спать спокойно.
Мэрион хотела ответить, но в этот момент к ним приблизился Хадид. Развернувшись в другую сторону, он вдруг остановился.
– Когда ожидается приезд губернатора, майор? – спросил он сухо, почти требовательно.
– Он будет здесь к одиннадцати, может быть, и раньше.
Хадид коротко кивнул и зашагал обратно.
– Благодарю вас. Вы очень добры, – сказала Мэрион.
За спиной Джон слышал шаги Хадида, гулко отдающиеся по каменным плитам галереи, поэтому быстро проговорил:
– Пока губернатор будет здесь, я почти не смогу видеться с вами. А мне бы хотелось. Вы, наверное, уже догадались почему…
– Пожалуйста…
Отчаяние, промелькнувшее в ее глазах, насторожило и смутило Джона, заставив его почувствовать еще большую нежность и беспокойство за нее.
– Я понимаю, – продолжал он, – это не лучшее место для объяснения, но факт остается фактом: мы с вами любим друг друга. Вот и все. Остальное не имеет значения. Мы освободимся от всего этого, и я увезу вас отсюда. Сейчас главное одно: я люблю вас, а вы меня… Я не ошибся? Вы ведь любите меня? Скажите.
Она сидела неподвижно, не сводя с него глаз, потом вдруг плечи ее передернулись, словно от сквозняка.
– Что-то случилось? Скажите – что? – спросил он обеспокоенно, снова слыша за спиной приближающиеся шаги Хадида.
– Ничего, – ответила она и встала. Сейчас она стояла совсем близко, не отводя от него глаз, и Джон заметил в них навернувшиеся слезы. – Да, я люблю вас, – прошептала она и пошла прочь.
– Майор, – вновь послышался голос Хадида.
– Слушаю вас, – ответил Джон, провожая взглядом Мэрион, направлявшуюся к тенту.
– Скажите, с губернатором приедут журналисты?
– Полагаю, да.
– Тогда я хотел бы сделать заявление для прессы.
Джон повернулся к нему:
– Сначала вам придется получить разрешение губернатора.
Вы можете попросить его об этом при личной встрече.
– Думаете, он откажет?
– Думаю, да. – Джон говорил очень вежливо. – Вас для того и заключили сюда, чтобы вы не могли произносить речи, делать заявления и заниматься подобного рода деятельностью, способной ухудшить положение дел в Кирении.
Уловив в голосе Джона враждебность, Хадид слегка наклонил голову, и на его худом лице промелькнула улыбка. Издав жиденький смешок, он проговорил:
– О, я вижу, наш майор Ричмонд сегодня не в духе. – Он еще раз улыбнулся и зашагал вдоль парапета.
Чтобы не встречаться с ними снова, Джон прошел мимо Флаговой башни и спустился по небольшой лесенке в дальней части галереи.
Когда Мэрион приблизилась к тенту, полковник Моци убрал руки с затылка, обратившись к ней со словами:
– Кажется, вы только что имели интересную беседу с майором Ричмондом?
Мэрион показала ему ключ:
– Он дал мне ключ.
– От вашей двери, разумеется?
– Да.
Моци ответил не сразу:
– От меня вам запираться не придется. Каждый мужчина однажды делает глупость. Я свою уже сделал.
К ним подошел Хадид.
– Завтра в это же время мы будем свободны, – заметил он. – До чего же все-таки трудно сохранять терпение.
– Да, завтра в это время вы будете свободны, – согласился Моци и, снова заложив руки за голову и не обращая больше внимания на своих собеседников, принялся смотреть вдаль.
А внизу во дворе повар Дженкинс и Абу после уборки на кухне и десятиминутного перерыва, вооружившись кистями и ведрами с известью, белили камни, которыми была обнесена лужайка. На горячих камнях известка сохла быстро.
– Показуха – вот как это называется, – ворчал Дженкинс. – Наводят лоск к приезду губернатора.
– Показуха, – повторил Абу с идиотской улыбкой.
– Вот именно, Абби. И губернатор, и высшее армейское начальство дураки, если думают, будто у нас всегда так: каждый камешек выкрашен побелкой, каждая складочка на брюках отутюжена, каждый ствол прочищен, а кастрюли и сковородки на кухне блестят как зеркало. Британская армия всегда славилась показухой. Ручаюсь, что древние британские воины прикладывали к щекам вайду, украшали лошадям хвосты ленточками и до блеска начищали копья, узнав, что в лагерь едет королева… Эй, Хардкасл! – вдруг крикнул он.
Хардкасл, который теперь стал капралом вместо Марча, проходя через двор, бросил в кусты пустую пачку от сигарет.
– Чего тебе, повар?
– А ну подними коробку.
Усмехнувшись, Хардкасл подобрал.
– На верхушке осталось еще несколько листиков, которые ты недостаточно хорошо начистил, – съязвил он, задрав голову и глядя на макушку драконова дерева.
– Я сейчас тебе одно место начищу!
Улыбнувшись и сделав неопределенный жест рукой, Хардкасл удалился в казармы.
– Проклятый ублюдок? – спросил Абу у повара, провожая Хардкасла взглядом.
– Вот именно, Абби. Ты, я вижу, быстро схватываешь. Все они такие. Случайные люди в армии. Так, сброд всякий…, шелуха человеческая. Работать не умеют и не хотят, вот и идут в армию. А то еще от полиции скрываются или обрюхатят девчонку и дают деру. Где же скрыться, как не в армии? Настоящей войны отродясь не видывали. Так…, отбывают воинскую повинность, да еще ноют, ножки им, видите ли, сапогами натирает.