Проследивший полет ножа убийца был вынужден отметить, что тот был брошен уже обезглавленным трупом, что говорило о духовной силе убитого. Кроме того, мертвое, залитое кровью тело стояло несколько секунд ровно, а выбросившая нож рука оставалась в застывшем положении, словно провожала спасенный инструмент.
Несколько ударов сердца убийца старался запечатлеть в памяти редкую картину, дабы рассказать при случае о последних днях легендарного мастера-повара, сына мастера-мечей, чья непогрешимость и верность считались абсолютными, а стало быть, погибший самурай заслуживал того, чтобы память о нем сохранилась в легенде.
Глава 4
Кому верить?
Спрячь свое недовольство от того, кого в силу тех или иных причин не можешь удалить от себя.
Тем более если это твой начальник.
— Повсюду шпионы. Кругом сплошные предатели. По нескольку от «преданных» своему сегуну даймё, от монастырей и храмов, шпионы, собирающие сведения для испанцев и португальцев, и, разумеется, те, кто доят одновременно двух, а то и трех господ. Непостижимо, сколько же этих присосок-кровопивцев в одном только замке в Эдо! Сколько паразитов на одного-единственного сегуна… — Ким уединился в небольшом додзе, устроенном специально для него на первом этаже, восточная стена зала для медитации была не каменная, как стены во дворце, а представляла собой ширму, отодвинув которую можно было созерцать крошечное озерцо с лотосами. Сам прудик с цветами был отгорожен от всего остального мира высокой, окружающей замок стеной, так что это было только его место. Пространство, в котором Ким мог не играть ничьей роли, а, сбросив ненавистную маску, быть собой.
О, он тяготился этой чужой внешностью, которую был вынужден терпеть, внутренне страдая от этого, наверное, больше, нежели кто-либо в подлунном мире — худое, желтое лицо с впалыми щеками и глазами навыкате, выпирающими гребенкой желтыми зубами и тщедушной, торчащей точно волосатая кочерыжка шеей. Все это жалкое, злобное, насквозь больное тело совершенно не подходило любимцу женщин и непревзойденному воину ордена «Змеи» Киму.
Ах, как хорош он был, назвавшись даймё Кияма, с бронзовым лицом многомудрого Будды и точно таким же, только поменьше, прудиком в замке. Тогда у него были семья, дети, внуки. Ким и сейчас, будучи в новой шкуре, старается следить за своими бывшими родственниками. А Дзатаки, брат Токугава Иэясу! Да одна только смоляная бородища с лопату и разворот плеч чего стоили! Поначалу, вселившись в тело брата сегуна, Ким не всегда мог совладать с героическими размерами нового носителя, не вписываясь в двери, разрушая на своем пути сёдзи, попадая в комичные ситуации. Впрочем, кто бы посмел смеяться над самим Дзатаки? Над героем, правда которого в его мече?! Да никто!
И вот теперь этот хлюпик с пропитой печенью и желчным характером. Как только бабы могут спать с такой сволочью и недоноском?! Впрочем, бабы все могут!
А вот он — Ким… до какой же степени может простираться мера его личного терпения? И неужели завоеванное право находиться в теле первого лица сегуната может пересилить элементарную брезгливость, перемешанную с желанием избавиться от ненавистного тела?
Женщины — предательницы, охочие до денег и привилегий, шлюхи все до одной! Они ластятся, воркуют, стараются услужить? Не ему — его положению, его деньгам… Ни одного настоящего друга! И даже Ал, человек, с которым его, Кима, связывает общее прошлое. Память о будущем. О том, о чем не то что говорить, подумать страшно. Даже он, Ал, подлый предатель!
А как еще назвать человека, который столько лет делает вид, будто бы не может отыскать проклятого мессию? Спрашивается, почему не может? Не потому ли, что не хочет, или бери выше — сам прячет? Почему прячет? Да потому, что с этим самым Сиро у него далеко идущие планы, давние договоренности и интриги против Кима.
Ким действительно рассылал шпионов по всем островам, но отчего-то никак не мог отыскать проклятого Амакуса Сиро. Ни его, ни его родителей. И все это время, все эти годы Ал уверял его, что, возможно, парень получит это имя буквально накануне восстания, а сейчас преспокойно живет себе где-нибудь в отдаленной деревеньке и зовут его иначе.