— Ты сама-то откуда будешь, детка? — опять заговорила женщина.
Была отчаянная минута, когда Кей не знала, что ответить. В голову лезли названия сразу нескольких городов. Наконец из этой каши она выудила:
— Из Нового Орлеана. Я в Новом Орлеане живу.
Женщина расплылась.
— Новый Орлеан. Вот бы куда попасть, когда окочурюсь. Было дело, это, в году 1923-м я там на картах гадала, имела свое заведение. Стой-ка… да, на Святого Петра. — Помолчала, нагнулась, сунула на пол пустую бутылку. Сонно стукаясь, бутылка покатилась по проходу. — Я сама-то в Техасе произрастала, на большом ранчо — папаша у нас богатый был. Детям все всегда самое лучшее; даже одежда из Парижа, из Франции, вплоть до того. У тебя небось дом шикарный, большой. И сад? И цветы растут?
— Только сирень.
Вошел кондуктор, холодный ветер прогремел впереди него коридорным мусором, встряхнул ненадолго стоялый дух. Кондуктор топал по вагону, останавливался — проштамповать билетик, поболтать с пассажиром. Было за полночь. Где-то ловко играли на гармошке, где-то спорили о достоинствах разных политиков. Крикнул со сна ребенок.
— Может, ты бы поаккуратней была — узнала бы, кто мы есть, — сказала женщина, мотнув жуткой своей головой. — Мы не так себе какие-нибудь, это ты очень ошибаешься.
Кей, нервничая, вскрыла пачку сигарет, закурила. Неужели в поезде, впереди, не найдется свободного места? Она больше ни минуты не могла выносить эту женщину, этого мужчину. Но она в жизни еще не попадала даже в отдаленно похожую ситуацию.
— А теперь, если вы позволите, — сказала она, — я, кажется, пойду. Мне было очень приятно, но я назначила в поезде свидание подруге.
Почти неуловимо стремительным жестом женщина ее цапнула за руку.
— А тебе мамочка не говорила, что вранье — это грех? — театральным шепотом прошипела она.
Лиловая шляпа слетела, она не стала ее подбирать. Только щелкнула языком, облизнулась. И когда Кей встала, она еще крепче ей вцепилась в запястье:
— Садись, садись, милок… никакой такой нет у тебя подруги… Мы тут только твои друзья и есть, и никуда мы тебя не отпустим.
— Честное слово, зачем мне врать.
— Садись, милок.
Кей бросила сигарету, мужчина подобрал. И, съежившись в углу, стал сосредоточенно пускать кольца дыма, и они взбирались вверх, как сплюснутые нули, а там вспухали и таяли.
— Неужели ж его ты обидишь, неужели уйдешь от него? А, милок? — тихонько промурлыкала женщина. — Сядь-ка… сядь… ну вот и умница. А гитара-то у тебя, гитара какая чудесная…
Тут голос ее утонул в ровном свисте и грохоте проносившегося рядом поезда. И на миг у них погас свет; попутные окна мелькали во тьме черным — желтым — черным — желтым — черным — желтым. Сигарета, как светляк, дрожала у мужчины в губах, по-прежнему спокойно всплывали вверх дымные кольца. Отчаянно раскатился гудок.
Когда снова зажегся свет, Кей растирала запястье, где от пальцев женщины остался красный браслет. Она не столько сердилась, сколько недоумевала. Решила попросить кондуктора, чтобы поискал ей свободное место. Но когда он подошел за билетом, с губ у нее слетел только нечленораздельный лепет.
— Что-что, мисс?
— Нет-нет, ничего, — сказала она.
И он ушел.
Трое в закутке, разглядывая друг друга, молчали таинственно, потом женщина сказала:
— Вот я кой-чего тебе покажу, милок.
Снова она порылась в клеенчатой сумке.
— Поаккуратней небось будешь, как глянешь.
И она протянула Кей афишку, отпечатанную на такой старой пожелтелой бумаге, будто она сохранилась с прошлого пека. Ломкие, чересчур затейливые буквы гласили:
ЛАЗАРЬ
ЗАЖИВО ПОГРЕБЕННЫЙ
ЧУДО
Сам убедись.
С взрослых 25 ц. С детей 10 ц.
— Я всегда гимн пою и читаю проповедь, — сказала женщина. — Грустно — жуть: кто аж слезу пустит, больше старичье. И костюм у меня — уж такой нарядный: вуалетка черная, платье черное — ну очень ко мне идет. А у него костюм жениховский, на заказ пошитый, — загляденье, и на лицо пудра-пудра наложена. Все — как настоящие похороны, мы стараемся, поняла? Но сейчас народ такой — придут, бывает, франты-умники, для потехи просто — я прям радуюсь иной раз, что убогий он, не то, думаю, обижался бы очень.
Кей сказала:
— Значит, вы в цирке работаете? С интермедией или что-то вроде?