- Что такая нервная вдруг?
Смешок.
И тут я вдруг расслабляюсь. Опускаю руки, которые до этого, не замечая, напряженно держала перед собой, и даже разворачиваюсь, демонстрируя, что не боюсь. Уверенно я направляюсь обратно к пледу и наклоняюсь, чтобы взять свечу, а сама слушаю. Но пронзительный раскат грома заглушает все звуки. Однако в этот раз я не вздрагиваю.
Резко оборачиваюсь, выставив свечу вперед. Даже если пламя и заденет что-то живое, я буду не виновата. Нечего приближаться ко мне со спины.
Но силуэт все там же, у двери, как будто не двигался. Хотя нет, он уже внутри комнаты, за порогом. Когда я приближаюсь, он обводит комнату взглядом, неспешно, даже почти безразлично.
- Покажешь, что у тебя есть? – спрашивает силуэт, повернув голову обратно ко мне, и смотрит в упор. Задает вопрос, прежде чем я успеваю его рассмотреть, и поэтому я отвечаю не сразу.
Я подношу свечу к его лицу. Сначала вижу только черные вьющиеся волосы. Они прилипают к бледным скулам, мокрые от дождя. На подбородке - двухдневная щетина, тень от свечи падает на глаза так, будто бы глазницы вовсе пусты.
- Ты ведь плод моего воображения? – хмыкаю я.
- Можно и так сказать, - силуэт кивает, смотря на меня без особых эмоций в своих глазах.
И я сразу же хочу зажечь их – ненавистью или страстью, мне все равно.
Я отступаю на шаг назад и развожу руками, так что пламя свечи дрожит и почти потухает.
- Здесь ничего особенного нет. Можно сказать, пусто.
- А как же жуки?
Я замираю, склоняю голову набок.
- Ты знаешь про жуков?
- Конечно.
Не глядя на меня, силуэт целеустремленно проходит к окну, дребезжащему под натиском бури. Раскрывает верхнюю часть коробки, стоящей на подоконнике, и бесцеремонно заглядывает внутрь. Я уже рядом, смотрю через его плечо, немного нервничая из-за того, что он трогает дорогие мне баночки и спичечные коробки-темницы, рассматривает их со всех сторон.
И только одну, с самым сокровенным, он уверенно вытаскивает наружу.
Lucanus cervus.
Эти же слова вдруг эхом слетают с губ моего гостя, и я дрожу от странного возбуждения. Неприятного, пугающего и бодрящего одновременно.
- Все еще живой? – спрашивает он, откручивая крышку.
Я протягиваю руку, но прежде чем успеваю коснуться баночки из-под крема, силуэт сам протягивает ее мне. Я достаю жука-оленя двумя пальцами, необычайно бережно, и смотрю, как переливается его панцирь в свете свечи.
Жук недоволен и начинает с силой двигать всеми шестью лапками, намереваясь вырваться. Но я держу крепко.
- Убьешь его? Уже давно пора, - говорит силуэт, склоняясь над жуком, так что наши лбы почти соприкасаются.
Я замираю, и что-то внутри меня вдруг ноет, как старая рана, но... Действительно, давно пора. К тому же я обязана показать, на что способна.
Я ставлю свечу на подоконник и достаю из той же коробки куклу вуду, лежащую на дне. У нее светлые волосы, и губы раскрашены алой, как кровь, помадой, из косметички Виенны. Я вытаскиваю одну из десятка булавок, воткнутых в ее живот, самую толстую, какая у меня есть, и крепко сжимаю в пальцах. Они дрожат, но лишь на краткий миг.
А потом ставлю жука на подоконник, прижимаю изо всех сил, чтобы не смог двигаться, и зачем-то запоминаю форму его рогов, как едва заметно он передвигает ими... Но в следующую же секунду уже вонзаю булавку в его крепкий панцирь, как можно быстрее, прежде чем успеваю передумать. Она застревает, уже наполовину вогнанная внутрь, и я с усилием нажимаю на круглый наконечник, чтобы вогнать острие еще глубже. Будто бы в отмщении, моя ладонь отдается болью, но я терплю. И лишь слабо морщусь.
Вот и все.
В движениях жука ничего не меняется, но он, наверняка, знает, что все уже кончено. Хотя нет, это, пожалуй, известно только мне. Как и то, что впереди еще долгая пытка.
- Значит, так? – спрашивает тень рядом со мной, наклонив голову и наблюдая за изворачивающимся тельцем, таким крохотным по сравнению с нами.
- Да, они умирают медленно. Я протыкаю их еще до смерти.
Я молча стою и наблюдаю. Впервые я не чувствую удовлетворения от того, что нанизала кого-то на булавку. От того, что отняла чью-то жизнь. Но ощущение, что кто-то стоит рядом, пока я делаю это, наполняет меня странным теплом.
Я беру силуэт за руку и крепко сжимаю такую живую, но холодную ладонь, будто бы желая передать боль, все еще горящую в эпицентре моей. Мы молча наблюдаем за мучениями жука, как он упрямо тащится по подоконнику с булавкой, все равно что с пикой в брюхе, лишенный былой грациозности и мощи. Как будто бы сможем дождаться, когда он наконец перестанет двигаться, но ждать очень и очень долго.