- Этот слишком выносливый, - качает головой тень. – Может быть, придется добить его. Хлороформом или эфиром.
Я ничего не отвечаю, а про себя удивляюсь тому, как четко он повторил мои мысли. Ухожу от окна, ложусь на плед, свернувшись калачиком, и едва слышно хлопаю по пустому месту рядом, приглашая к себе. Просто потому что вдруг чувствую себя безумно одинокой.
Он слушается, и мы целуемся, немного лениво. У него холодные губы, от которых по спине бегут мурашки, и все еще мокрые волосы. Они осыпают мое лицо острыми, как иглы, ледяными каплями. Холод проникает мне под кожу, а потом еще глубже, обволакивая внутренности, и вконец я отстраняюсь. Я переворачиваюсь на спину и смотрю в потолок. Силуэту как будто все равно, и это немного задевает, царапается где-то в груди.
Я устала быть одна. Я призналась себе в этом, и вот он явился, словно хандра, которая приходит, когда снова и снова повторяешь, как тебе плохо. Ты ждешь ее, а потом, рано или поздно наступает момент, когда никак не хочешь ее выгнать. Но он другой, и я уже хочу, чтобы он остался навсегда.
Вскоре я кладу наушники в ложбинку на ключице, себе и ему, и нажимаю на кнопку на плеере. Наушники слегка вибрируют, и на свободу вырывается размеренное вступление песни «Tiamat», долетая до наших ушей приглушенным шепотом. Через какое-то время я начинаю напевать вполголоса:
- И все, что потеряно. Звук или не-звук...
- Все это только крепче связывает нас, - внезапно подхватывает он.
Я удивленно поворачиваюсь набок и смотрю ему в глаза.
- Если я пойду, - начинаю я.
- Последуешь за мной? – продолжает он.
- Через щели и полости.
- И тогда я стану твоим Каином.
- Только если ты будешь здесь сейчас, - шепчу я ему на ухо.
Мои губы замирают в неминуемой близости к его лицу, но на этот раз я не целую.
Еще очень долго, быть может, с половину ночи мы лежим молча и почти неподвижно. Его руки уже давно захватили меня в плотное кольцо, и я не сопротивляюсь, даже несмотря на то, что от холода немеют конечности. Но мне это нравится, холод притупляет мысли.
- Как тебя зовут? – наконец шепотом спрашиваю я. Хотелось бы сделать вид, что меня это не интересует, но все-таки это не так.
- Так, как ты хочешь. Называй сама.
- Тогда... – бормочу я. - Тогда ты будешь Каином, - и закрываю глаза, засыпая в его руках.
17. САМУЭЛЬ
Я выкуриваю сигарету-другую, чисто из вежливости и сижу с рабочими до тех пор, пока мама не проверит содержимое всех контейнеров и не даст отбой.
Разговор я особо не поддерживаю, так как при одном взгляде на двух громил ясно, что ничего нового из беседы с ними я не почерпну. Я не против знакомств с новыми людьми, но на таких, как правило, бесполезно тратить время. Громилы периодически спрашивают меня, не сошли ли мы с ума в этой глуши, и посмеиваются про себя, самодовольно переглядываясь. Нужно быть настоящим идиотом, чтобы не заметить их ужимок. Не зря мама за глаза называет их гоблинами.
Когда она выходит из дома с прижатой к груди папкой, я проворно выкидываю сигарету за плечо, и свежая зелень леса тут же любезно глотает дым. Один из рабочих, тот, что пониже, с интересом рассматривает мамины ноги, пока она разговаривает с ними. Мама не может это не замечать, и я уверен, такое внимание не очень приятно.
Пока один, поумнее, разговаривает с мамой, а другой продолжает пялиться на ее ноги, я проскальзываю за их спинами к грузовику и тихо открываю дверь с пассажирской стороны - тот, что поменьше, никогда не садится за руль, я это прекрасно помню. Достаю из кармана яйцо малиновки, которое нашел недалеко от дома, - вообще-то я хотел показать его Яннике, но у этого птенчика, судя по всему, другая судьба.
Кладу яйцо на сиденье. Оно маленькое, заметить почти невозможно, но зато сколько шуму будет, если кто-то вдруг заляпает свои штаны. Уверен, это отнюдь не приятное удовольствие.
Я возвращаюсь обратно и с невозмутимостью слушаю разговор, уже подходящий к концу, засунув руки в карманы джинсов. Мама переглядывается со мной пару раз, вздернув бровь, словно знает, что я что-то натворил.
Когда громилы садятся в машину, мы молча стоим рядом, провожая их взглядом. И уже через пару секунд раздается раздраженный вопль:
- Черт! Откуда взялось это дерьмо! - второй гоблин резко вскакивает, чуть ли не ударившись головой о крышу, и в моем воображении звучит запоздалый хруст скорлупы. На миг громила замирает, а потом, посовещавшись с «коллегой», вылезает из грузовика.