Следуя по тропе, я в который раз вспоминаю тот первый день, когда отец взял меня в лес и показал, как собирать ружье.
Он сидит на огромном поваленном дереве, большой и широкоплечий, с густой рыжей бородой. Держит ружье на коленях, а я внимательно смотрю, запоминая, и тогда же спрашиваю:
- Зачем нам охотиться?
Отец отрывается от своего занятия и поднимает на меня глаза. Его лоб хмурится, он смотрит на меня из-под светлых косматых бровей и говорит:
- Скажи. Как мама отзывается об охоте?
Я уверен, он и так знает ответ. Неловко пожимаю плечами и говорю:
- Безумное хобби... Так она его называет.
Отец кивает, как будто бы удовлетворенный.
- Это семейная традиция – каждый мужчина в моей семье должен владеть оружием. Так что ключевое слово здесь – совсем не охота.
Отец отводит глаза, смотрит на лес, шумящий вокруг, и добавляет:
- Так у нас заведено. Мой долг – научить тебя защищаться, как научил меня мой отец, а его – мой дед. Научить защищать себя и твою семью.
Я киваю, пытаясь представить, от кого придется защищаться. Наверное, от воров и убийц, которых показывают по телевизору.
Ружье в его руках щелкает, и я невольно вздрагиваю.
- Готово.
Отец вскидывает его, дулом кверху, и рассматривает, как будто в первый раз видит. Ружье у него двуствольное, без прицела, с деревянным прикладом и, наверное, очень старое. Быть может, оно принадлежало тому самому деду, которого я никогда не видел. Под спуском выгравирован олень с огромными ветвистыми рогами. Закинув голову назад, он тщетно пытается сбросить рысь, рвущую его спину когтями, и я в который раз внимательно рассматриваю их, завороженный.
- Это ружье сделает из тебя мужчину.
Отец поднимается, и я понимаю, что это, возможно, мой последний шанс. И тут же тихо произношу, смотря вниз, на опавшие листья, собравшиеся между моих ног, обутых в черные резиновые сапоги, немного мне большие:
- Ты... говоришь про семью. Но ведь ты – одиночка и не приспособлен к семье.
На самом деле это чужое мнение, не мое. Именно от мамы я и узнал все эти слова – «мизантроп», «эгоист», «асоциальный». Мне очень хотелось бы, чтобы все это было неправдой, и я не знаю, как проверить иначе.
Прищурившись, я смотрю на него украдкой. Отец вздыхает, качает головой, но на губах его мелькает улыбка.
- Именно поэтому я взял тебя сегодня на охоту. Сечешь?
Чтобы научить защищаться, а потом бросить?.. Но мы же не животные, а люди. Совсем необязательно уходить, когда я стану самостоятельным, хочу сказать я, но вместо этого спрашиваю:
- Значит, то, что мама говорит, правда?
- Я бы так не сказал.
Я чувствую, что он медлит, и не могу не подгонять.
- Тогда какой ты?
- Ну, ты знаешь, что, по крайней мере, я не живу в пещере, и даже не в хижине на краю леса, - хмыкает он. – В десяти минутах ходьбы – это да, не спорю.
Закинув ружье на плечо, отец поднимается и молча спускается вниз по пологому холму, словно разговор закончен.
Я спешу за ним и снова спрашиваю, немного громко для охотника:
- Почему ты не живешь с нами?
- Тише, Сэм... Это сложно объяснить.
Не люблю, когда меня так называют. Это коротко и незначительно и звучит совсем не так, как мое полное имя, но его я не поправляю.
- Дело в маме, да? – продолжаю я, ступая рядом. Я уже давно об этом догадался. У Броуди родители тоже недавно развелись, потому что не получалось жить вместе. Они тоже часто ругались, как и мои. Отец всегда был очень терпелив, но мама умела его доводить и могла потешаться часами, пока не лопалось его терпение. До сих пор не понимаю зачем.
- Твоя мама... – он вздыхает. – Давай объясню тебе так. Она как лесная кошка, гуляет сама по себе, и вы – ее котята. А я - волк и на самом деле... совсем не одиночка.
Сначала я не понимаю. Напряженно думаю, нахмурив лоб, и молчу какое-то время. Из-за этого не слежу за дорогой, и пару раз ветки хлещут меня по лицу, потому как я уже не такой маленький, чтобы отец за этим следил.
Кошка, котята, волки...
А потом до меня доходит. Волки обычно живут в стаях, а кошки, будь то рыси или леопарды – никогда. Разве что львы, но отец маму львицей не назвал, хоть она иногда и очень на нее похожа.
- Она... сама с тобой жить не хочет?
Мне сложно в это поверить.
- Она не хочет, чтобы кто-то влиял на ее котят, Сэм.
- Но... мы ведь и твои тоже! – возмущенно выдыхаю я.
- Тише, - шикает он. – Мы на охоте, не забывай.
Отец замирает, и теперь я боюсь, что все испортил, и лес опустел. Но вскоре он снова продолжает идти, и тропа подчиняется ему и не шуршит даже под тяжелыми ботинками. А под моими резиновыми сапогами опавшие листья скользят и упрямо шелестят, пускай, и не очень громко, но это раздражает. Наконец отец продолжает говорить, хоть я уже и не надеюсь: