Например, «Зловещая голова» Джозефа-Бернса. Когда я увидела ее впервые, еще до школы, то знать не знала о том, что в основе лежит миф о Медузе Горгоне. Быть может, я и сам миф тогда еще не знала, сложно точно сказать. Поэтому я все истолковала по-своему: влюбленная пара, склонившаяся над фонтаном, чтобы сомкнуть губы в поцелуе, и возникшая ниоткуда жуткая голова, следящая за ними из-за листьев яблони. Три отражения в воде вместо двух, и оттого неподдельный испуг на лице девушки и крепко сцепившиеся руки влюбленных. Конечно же, я представляла, что никакого тела у головы нет, на то она и зловещая голова, и эта надуманная интерпретация всегда наполняла меня волнительным трепетом, как все неизвестное и пугающее. До сих пор моя версия нравится мне гораздо больше, чем оригинальный сюжет картины.
Я листаю книгу скорее для вида, а сама не могу не смотреть на Каина, каждый раз, чтобы заново убедиться, что он все еще здесь. Закинув ноги на подлокотник, он вальяжно раскинулся в кресле и что-то читает. Каин явно взял эту книгу из библиотеки, и то, как свободно он распоряжается в нашем доме, кажется мне странным и одновременно приятно будоражит.
Виенне бы его наглая поза определенно не пришлась по душе, но ее здесь нет. А вот Ли в свою очередь ведет себя очень непонятно. Иногда он смотрит прямо на Каина, отрываясь от своих игрушек, но близко не подходит и не заговаривает, так что, может быть, мне только кажется.
В любом случае видеть его здесь для меня отрада. Я все никак не могу привыкнуть, насытиться этим прекрасным чувством – ведь до Каина у меня не было настоящих друзей. И я сама всегда была в этом виновата.
До сих пор помню, как еще в детском саду, я отвечала на все попытки других детей приблизиться высокомерным «У меня есть брат». И от Самуэля ожидала того же, потому так ревновала, когда он играл с мальчишками и отвечал на вопросы приставучих девчонок. Однако рано или поздно он всегда возвращался ко мне, и мы снова были только вдвоем, против всех остальных. Я наивно полагала, что так будет всегда. И уж точно не знала, что сама себе вырою могилу.
Мы были неразлучны, и оттого я никогда не нуждалась в другой компании. Концепт дружбы оставался загадкой, ведь что могло быть важнее кровных уз? И когда, спустя годы, мы отдалились друг от друга, вокруг не осталось никого, к кому я могла бы приткнуться, кроме разве что сомнительных членов нашей семьи.
Кто знал, что наличие брата-близнеца сделает меня самой одинокой девочкой в мире...
Но чтобы выжить, я научилась любить это одиночество. Или, по крайней мере, демонстрировать, что люблю. Я перепробовала все средства, наблюдая за старшеклассниками: добавила к своим крашеным черным волосам вызывающий макияж, черный лак и мрачный гардероб, прогуливала, курила, разрисовывала школьные стены отчаянными кричащими фразами из любимых песен. Так я сама и не заметила, как заразилась одиночеством.
Меня возненавидели учителя, и даже дети. «Проклятие на мою голову» - бубнила под нос директор, которой на самом деле никогда было до меня. «Отпрыск дьявола!» - с остервенением плевалась мисс Дитч, наша глубоко-верующая учительница по истории, пока ее старческий маразм не достиг пика, и школьный совет не предоставил ей бумаги по увольнению. «Маленькая шлюшка» - ухмылялись парни из старших классов, хотя я никогда даже ни с кем не целовалась. «Заразная Аманда! Она заразная, не подходите к ней» - смеялись правильные девочки из моего класса, у которых была безупречная успеваемость, а дома ждала идеальная счастливая семья.
Это случилось только один раз - когда мне вдруг захотелось с кем-то подружиться. У нее было странное имя – Олеандра. И не менее привлекательная фамилия – Гринвич, почти как «зеленая ведьма».
Новенькая, она пришла к нам в седьмом классе посреди учебного года, и при виде нее во мне вдруг проснулась надежда. Ее пережженные перекисью волосы с темными корнями напомнили мне мои до того, как я безжалостно перекрасила их в черный. Да и вся она, бледная, хрупкая и немного несуразная, с длинными тонкими руками, которые никогда не знаешь куда деть, в белом кружевном платье и такими же белыми гольфами по колено, смотрелась как оборотная сторона моей монеты, чье серебро почернело со временем. Ее же испускало ослепительный, яркий свет, вселяя ту самую надежду.
Спустя всего лишь несколько минут после того, как я впервые увидела ее, я уже разрисовывала в своей тетрадке наши имена, переплетающиеся в сложном готичном шрифте, и представляла, как классно будет вместе сбегать с уроков: ходить по кладбищам темными вечерами, дразнить байкеров на парковке и возглавлять стаи уличных котов. К концу урока я уже знала, что скажу ей, нет, у меня было даже несколько вариантов, и я все никак не могла выбрать лучший, но в итоге ни один из них не понадобился.