«Кру-у-угом вокруг розы,
Цветами полон кармашек.
Пе-пел! Пе-пел!
Все мы упадем!»
Я рассчитывала, что стих будет про Робина Бобина или короля Пипина или человека Скрюченные Ножки, но никак не про это.
Я начинаю хмуриться. Несмотря на то, что это всего лишь неподтвержденная теория, я в нее охотно верю. В давние времена детские рифмы были не менее жестоки, чем современные фильмы в жанре «хоррор», так что завуалированный стишок о великой лондонской чуме не такая уж и редкость. Аманда, конечно же, знает об этом, и из всех вариаций она, само собой, выбрала ту, которая с чумой имеет больше всего общего. Ведь круг вокруг розы символизирует чумные бубоны, ярко-красные, как роза, а цветы в кармашках - это травы с крепким ароматом, которыми тщетно пытались защититься от скверны. Или же замаскировать запах гнили – тем, кому уже было поздно спасаться.
Аманда улыбается, очарованная той беспечной невинностью, с которой Ли произносит, казалось бы, такие невинные слова, и тихо смеется.
- Да, ладно тебе, Мируна, - говорит она, замечая мой взгляд. – Он же ничего не понимает. И даже когда вырастет, не факт, что поймет.
- Аманда, это не смешно, - строго говорю я.
- Чем этот стих отличается от сотни других? – фыркает Аманда. В ее голосе нет привычного мне презрения или недовольства – у нее хорошее настроение, и она не перестает улыбаться. – Человек Скрюченные Ножки – деформированный урод да еще и шизофреник, который живет в мире, порожденном его больной фантазией. Шалтай Болтай – явно, самоубийца. А вообще, знаешь, мне он лично напоминает Гая Фокса в день казни. А с чего тогда вокруг собралась «вся королевская рать»? А про менее известный стишок про сумасшедшую семейку тебе тоже напомнить? Там вообще ничего додумывать не надо, – она улыбается еще шире, снова почти смеется.
- Все хватит, я не хочу это обсуждать, - я качаю головой и не смотрю на нее.
- Жил мужчина сумасшедший, с сумасшедшею женой, в сумасшедшем городишке, с ненормальной детворой, - произносит нараспев Аманда, и Ли тут же начинает хлопать в ладоши, возможно, радостный, что теперь не его очередь рассказывать.
- Хватит! – чуть ли не повышаю голос я. Я так не люблю кричать и злиться, но иногда Аманда как будто бы специально хочет довести меня, проверить, насколько велико мое терпение. Сегодня явно один из таких дней, потому что ее лицо не меняется.
Она лишь приподнимает бровь и протягиваю наигранным раздражением:
- Ты такая скучная.
Я знаю, тут же хочется ответить мне. Ты мне глаза не открыла, Аманда.
Но я молчу. А она вдруг поднимается, неожиданно решив пощадить меня и идет к двери. Но проходя мимо, шепчет чуть ли не с осуждением:
- Ты перегибаешь палку, сестра.
Она уходит, а я остаюсь стоять как вкопанная.
И Ли, который обычно всегда ловит мои настроения, в этот раз не обращает внимание на мое встревоженное лицо и радостно спрыгивает на пол с громким грохотом.
Перед моими глазами вдруг встает эпизод со змеиным хвостом из ванной, который благополучно вылетел у меня из головы, и тут же Ли хлопает в ладоши и восхищенно, громко восклицает:
- Су-ма-шшедшие!
28. ВИЕННА
Я еще точно не знаю, будет это детская или все-таки гардеробная. Но в любом случае в каждом предмете интерьера здесь обязана сквозить легкость, невесомость, призрачность.
Как в ребенке, которому еще только предстоит найти себя, а пока он бесплотен, абсолютно прозрачен, как стекло. Или же как в обнаженной женщине, что смотрится в зеркало с утра, в своей уязвимой первозданной облачке, прежде чем стать кем-то весомым. Каждый в этой комнате - пустой сосуд.
Для гардеробной у меня готовы нимфы и прочие бестелесные, парящие в воздухе существа на полотнах Гримшоу. В первую очередь он известен, как пейзажист, поэтому эти его картины, необычайно редкие, поражают и выбивают из коллеи. Такое чувство, что только встреча с реальной феей и могла изменить закоренелого реалиста, подав столь смелую идею.
Для детской - иллюстрации Артура Рэкхема. Как и нужно, прозрачные, будто бы выполненные акварелью по паучьей паутине, . На них тоже изображены существа из сказок и легенд, и я вынуждена исключить уродливых гоблинов и длинноносых старух, оставив только красоту и безупречность фей. Я отвожу глаза от голых стен и поднимаю их к потолку - вот они, свисают с люстры на невидимых нитях, большеглазые и любопытные. Иногда они едва заметно двигаются, даже когда по комнатам не гуляет сквозняк, и возникает неподдельное чувство, словно они настоящие.
Эта комната - особенная. Она пугает меня и одновременно наполняет странным, чужеродным теплом. Когда я работаю над ней, то пытаюсь передать то, что видят маленькие дети, когда смотрят на огромный мир вокруг. Мне хочется погрузить ее в другое измерение, как громко бы это ни звучало. Поэтому исподтишка я слежу за Ли, и он открывает мне этот новый мир, полный новых оттенков, новых звуков и даже новых эмоций, которым еще не придумали названия. Этот мир состоит из самых крохотных деталей. Ли восхищают яркие цветы, хрупкие бабочки, даже пятна света на половицах. Поэтому обои на стенах не имеют единого цвета, а ковровое покрытие щекочет ступни и едва слышно шуршит. Поэтому вместе с детским любопытством и наблюдательностью здесь живут сказочные существа, которые похожи и на людей, и на бабочек одновременно, увядшие цветы, которые я сохранила, как живые. В этой комнате меня переполняет нежность, к которой я не привыкла, желание обнять и прижать к себе крохотное существо и, замерев, слушать биение его сердца. Эта комната учит меня любить, когда я внимаю ее зову.