Слушая малиновок, я, к сожалению, не могу не вспоминать Алана – нашу домашнюю птичку, которую мама назвала в честь любимого певца Алана Стивелла. Однако от этого мама не стала любить нашего Алана больше. Алан Стивелл - француз, играет на арфе кельтскую музыку, очень красивую, поет на языке, который, наверное, сам выдумал и сейчас уже очень старый. Алана-птицу маме подарил какой-то мужчина, с которым она была знакома по работе. Мама, если честно, с самого начала не рада подарку, когда приносит домой клетку и раздраженно срывает с нее шерстяную ткань. Я встречаю ее с большими глазами и радостно выдыхаю:
- Это что, соловей!
Птица скачет в клетке и перепугано чирикает.
Мне было пять, я это хорошо помню. Мира тогда еще редко рассказывала мне сказки и чаще читала из книг. И самой моей любимой историей как раз была сказка про соловья и китайского императора.
- Нет, - хмуро говорит мама, промокшая и уставшая. – Он синий, ты что не видишь? Синий дрозд.
Я замолкаю. А когда мама, устало вздохнув, уходит в ванную, сажусь на корточки и просовываю палец между прутьев. Синий дрозд никак на меня не реагирует. Все так же испуганно бьется.
Но через три дня он уже не боится нового места и радостно поет, если только не накрывать его пледом. Тогда он думает, что наступает ночь, и замолкает. Наверное, ложится спать.
Я его очень сильно любила. И, оказывается, до сих пор скучаю. Если слишком долго слушать пение малиновок, то из глаз даже текут слезы. Тогда я беру на руки Питера и снова глажу.
Но Питер совсем другой, не похожий на Алана. Он всегда молчит, и это очень странно. Я не прошу кролика петь, но совсем не могу понять, когда он счастлив...
- Алан был очень красивый, - шепчу я. – И перья у него были... такого синего... синего цвета. Я их до сих пор храню.
Я придвигаюсь ближе и говорю еще тише, прикрыв рот ладонью:
– В шкатулке, на самом дне сундука с вещами. Когда мне очень плохо, я открываю ее и просто смотрю на них. Лучше не трогать, потому что они очень старые... Я боюсь, что когда-нибудь они просто рассыплются. Это мое самое дорогое сокровище.
Я замираю, поджимаю губы, а потом добавляю:
- Теперь тебе известна самая большая моя тайна.
33. САМУЭЛЬ
Я спускаюсь вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Мыслями уже в тени деревьев – преследую ускользающего лесного призрака.
Но тут сквозь зеленую крону прорывается требовательный голос:
- Самуэль, иди сюда!
Я резко останавливаюсь, и вот я снова на лестнице, держусь рукой за перила. Неохотно разворачиваюсь и иду наверх. Приоткрываю дверь маминого кабинета, просовываю голову внутрь.
- Сделай что-нибудь с этими птицами! Их пение просто уничтожает! – тут же раздраженно начинает она.
Я недовольно морщусь, благо мама сидит спиной и не видит моего лица.
- Но Яннике они нравятся, - тут же отвечаю я, хотя мог бы этого и не говорить. – К тому же они саду не вредят, наоборот.
Это каждому известно, но маме, видимо, плевать.
- Ты помнишь эту чертову птицу, которую мне подарил клиент? Она никогда не затыкалась и мешала мне работать! – мама сжимает в кулаке карандаш и давит на бумагу так, что почти ломается грифель. - Теперь у меня и от них начинается головная боль!
Пресловутая мигрень. Мне не понять, что это такое, поэтому иногда гораздо проще представить, что мама притворяется.
Бесполезно объяснять ей, что птицы посреди леса – это нормально.
- Но мне от них никак не избавиться. Ты же понимаешь, что они вернутся. Особенно если уже свили гнезда. У нас же нет крыши, - напоминаю я.
- Так сделай так, чтобы не возвращались.
- О-о-окей, - растянуто отвечаю я, вальяжно привалившись к косяку. – За это возьмешь меня в город снова.
Мама машет рукой, по-прежнему не оборачиваясь.
- Да, все что угодно, Самуэль, черт их подери!
Эта мамина манера общаться с повернутой к собеседнику спиной невольно вызывает мысли о том, что с ее лицом что-то не то. Будто вместо него у нее страшная маска или, того хуже, уродливые шрамы. Еще одни причуды, скорее склонные Аманде, в моей голове. Я уже давно заметил - чем больше она отдаляется от меня, тем больше вселяется в мое тело, залезает под самую кожу, меняет мои мысли под свои...
- Ловлю тебя на слове, мамочка, - приторно произношу я и тут же скрываюсь за дверью, на случай если следом полетит карандаш или что похуже. Что она кричит мне вслед, уже неважно, потому что главный джек-пот у меня в руках. Юсб-модем из ее ноутбука, который она неосмотрительно оставила у двери – единственный способ подключиться к интернету в этом доме.