В воспитании и обучении младших ребят необходимы наивность и простодушие, без оных любой сегодняшний Песталоцци окажется простым дрессировщиком. Ему нужна эмпатия, качество у взрослых людей редчайшее, для мгновенного распознания лукавства, коварства, вранья и прочих греховных зёрен, прорастающих в ребёнке рядом с божественным.
Почему я начал этот разговор именно с американской девочки, а не с нашей – такой же? Потому лишь, что было той девочке пять лет. А у нас и в шесть лет родители не хотят отдавать ребёнка в школу, полагая, что продлят ему счастливое детство. Полагая, что счастье – это собачья позиция у маминой ноги. А ведь именно в пять лет так естественно следовать от общего к частному, понимая цветок как часть вселенной и вселенную как часть цветка.
Не жалейте себя, именно жалость к себе – одинокой, апелляция к своей слезливой жалости как к интуиции, к своей невоспитанности как к любви побуждает матерей удерживать ребёнка возле себя. Именно эгоизм. Отношение к ребёнку, как к кошке.
– Так что же ты предлагаешь? – спрашивает мой ясноглазый друг. – Вот говорил ты про русское дерево. А знаешь, что на нём растёт – березовая каша. – Мой друг ехиден. Готов к полемике. – Ты предлагай дело.
– Я и предлагаю. Видеть главное не в специализации учебных заведений, что, в принципе, не плохо, а в подходе. Мы можем создать классические гимназии, коммунальные школы, реальные и коммерческие училища, языковые колледжи, физико-математические школы, школы с рисовальным уклоном, школы с музыкальным акцентом, но всё же следует искать подход, не разрушающий целостный мир ребёнка, но только раздвигающей его границы. Кстати, меньше всего разрушает внутренний космос ребёнка математика, ее пафос – консолидация. А больше всех разрушает…
– Ну-ну, – сказал он. – В педагогике разбираются все, даже отставные генералы.
– …Любезная твоему сердцу литература. Именно она! Вернее, метод её изучения и всеобщая упоённость этим методом.
Молчит. Но пятнами пошёл.
– Нас учат воспринимать литературу – книгу – не цельно, как особый мир, но вторгаться в нее с социально-политическими амбициями и задачами переустройства. Мы вламываемся и разрушаем. В литературе мы – оккупанты. Мы обвиняем судим и наказываем. Мы стольких за наш короткий срок обучения осуждаем и наказываем в литературе за «не те песни», что, когда судят и наказывают за это же нас, мы, наверное, не так уж и удивлены.
Я предлагаю: прежде чем расчленить цветок в поисках пестика и тычинок, научить ребёнка складывать из цветов букет. А еще лучше – научить его выращивать цветы. И так во всём. Мы, наверное, должны научиться помогать ребёнку в его стараниях строить мир чтобы Богу – Богово, а сатане – геенну. Чтобы нам самим не ошибаться, где кто, чтобы потом, талдыча о нравственности, не искать её в безумных каталогах… И не резать холодную лягушку. Не пытать электричеством лягушкину лапу.
Мой друг вовсе не рассердился.
– И что же ты предлагаешь?
– А леший его знает. Наверное, думать. Кого мы хотим воспитать? Много лет мы воспитывали строителей коммунизма. Вернее, строительные отряды строителей коммунизма. И понастроили миллионы танков… А теперь? Кого?
Недавно слышал разговор о какой-то, якобы новой – альтернативной школе. Альтернативной – чему?
Что такое школа? Обучение – от учителя к ученику. С помощью розги, с помощью компьютера – это частности. Главное – от учителя!
Так чему же альтернатива?
Но, может быть, имеется в виду цель?
а) Учитель обучает с целью воспитать свободную, независимо и широко мыслящую личность.
б) Учитель обучает с целью воспитать закрепощённую особь, видящую в своём закрепощении высший смысл и высшее предназначение.
Эти цели альтернативны. И расширительно, наверное, могут быть названы школами.
В литературе, и не только в детской, мы навострились писать матросов, летчиков, сталеваров, пионеров, милиционеров… Но умеем ли написать человека?