— Вот так-то.
— Да, но ведь мы тоже музыканты… народные!
— Да? — Милиционер поворачивается к дирижеру: — Они говорят, что они народные.
— Неправда! Народ их не хочет!
— Народ вас не хочет, — как эхо, повторяет милиционер.
— А мой оркестр защищает честь села! — давит дирижер.
— Честь села… да! — повторяет милиционер и поднимает руку к козырьку.
Нашим героям остается только апеллировать к высшей власти. Они включают рацию и взывают наперебой:
— Товарищ председатель!
— Товарищ председатель!
Помехи… помехи…
— Товарищ председатель! Мы же не птицы небесные!
Опять помехи… потом — неожиданно внятный голос:
«Птицы небесные тоже должны служить народу!»
Лесная поляна.
На ней расположились в позе охотников с картины художника Перова два гражданина с блокнотом и магнитофоном. Они записывают звуки, издаваемые местной орнитофауной, а по-простому — птичками.
Из кустов доносится настоящий птичий хор.
— Не понимаю, откуда здесь в лесу жаворонки?.. — задумчиво говорит один из граждан, делая пометки в блокноте.
— Расплодились! — равнодушно отвечает другой, которому, видно, давно осточертели все птички на свете.
— Пиши, пиши… Слышишь, перепелка!
— Нехай перепелка.
— А вот кукушка!
— Годы считает.
— Знаешь, если судить по кукушкам, я долго не протяну, — говорит гражданин с блокнотом. — Больше десяти раз никогда не насчитывал.
Илие в гуще кустов подталкивает Кирикэ локтем: слыхал? Тот кивает: дескать, понял. И кукует, кукует, кукует бесконечно:
— Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!..
Перебегая от дерева к дереву, наши музыканты старательно изображают всевозможных птиц.
А гражданин с блокнотом, очень довольный, выключает магнитофон.
— Достаточно! Половину бы прожить!.. Ну что же, в этом хозяйстве дело охраны природы поставлено на широкую ногу. Смотри: жаворонков — триста пять, перепелок — сто семьдесят два, соловьев — двести четыре, ворон — несчетно, воробьев — как в Китае, а дятлов, правда, только шесть…
— Нехай…
Илие за кустами стучит смычком по скрипке.
— Седьмой!.. — новая галочка в блокноте.
— А-апчхи! — Кирикэ нечаянно чихнул.
— А это что за птица? — переглядываются ученые товарищи.
— Нет, — говорит в кустах Илие, — я хочу петь, а не куковать, играть, а не чирикать…
— Так ведь обнадежил председатель…
— Как?
— А так. Покончите, говорит, с орнитологами, будете играть кистями по заборам…
То одна, то другая кисть поочередно ныряет в ведро с известью, подвешенное к борту телеги, которая медленно движется вдоль сельской улицы.
Идет побелка заборов, деревьев, столбов.
Илие макает кисть в ведро, бежит к забору, попутно белит дерево. Но телега движется, приходится догонять ее, чтобы снова набрать извести. Обратно бежать — далеко, поэтому он мажет то, что поближе. Таким образом, его сторона улицы становится похожей на полосатую зебру.
По-другому обстоят дела у хитроумного Кирикэ. Он привязал кисть к концу длинной жерди и, сидя на борту телеги, мажет все подряд. Рационализация! Эффективность! Вот только макать неудобно…
— Фью-фью-фью! — дразнит их кто-то из-за ограды. — Привет райским птичкам!
— Как дам! — Илие сердито замахивается на шутника.
— Ты бы заглянул к бабке Сафте да покукарекал, — советует шутник. — У нее петуха нет!
— А помнишь, Кирикэ, старые свадьбы? — обращается к товарищу Илие. — Играешь три дня и три ночи, а все вокруг кричат: давай эту, давай ту…
— Постой, — прерывает его Кирикэ. — Где Каталина?
— У нее сегодня муж дома… Так о чем я? Ах да… Бывало, играют только скрипка и барабан, а всем весело. А теперь… с ума сойти можно! Музыкантов больше, чем гостей, а техники больше, чем музыкантов! Да еще затейников каких-то придумали!.. «Повеселимся, товарищи!», «Поцелуемся, товарищи!», «Будем счастливы, товарищи!» Тьфу! Если хочешь знать, у моих родителей на свадьбе играла одна скрипка, да и та — в руках у отца. Это мать его попросила. А потом — жизнь вместе прожили, кучу детей вырастили, в том числе и меня, дурака… И, заметь, никаких разводов… Вот тебе качество! Между прочим, на серебряной свадьбе опять же отец играл…
— Эврика! — восклицает внезапно Кирикэ, когда конец его кисти замирает перед носом деда Хулудца, который по-прежнему дремлет на лавочке у своих ворот и по-прежнему с шариком в руке, только теперь уже желтым.
Дед Хулудец в праздничном наряде (шляпа, бабочка, черный костюм) прямо, словно аршин проглотил, сидит в телеге.