Председатель подталкивает к гостю двух девушек в национальных костюмах:
— Цветы! Цветы вручайте!
Заминка длится, и председателю ничего не остается другого, как спросить Ионикэ самым радушным тоном:
— Вы, я извиняюсь, где были? Я машину посылал…
Гость поднимает саквояж, отряхивает шляпу.
— Что-то не так?.. Мне захотелось пройтись пешком.
— Да-да, воспоминания детства… — председатель старается сохранить на лице улыбку. — Но на дороге я вас не видел.
— Жарко, — объясняет Ионикэ, искоса поглядывая на деда Кондура. — Я подался через лесополосу, там тень. Но это ничего, правда?
Председатель разводит руками: что, мол, взять с иностранца, всегда у них какие-то причуды. Что ж, пора приступать к следующему пункту процедуры.
— Дедушка Кондур, тетушка Ольгуца! — он укоризненно качает головой. — Что же вы стоите? Может быть, пригласите нас к себе?..
— Ой, растерялась! — тетушка Ольгуца краснеет, как в молодости. — Конечно же! Пойдемте, гости дорогие!
Ионикэ Штефырц останавливается как вкопанный:
— Ольгуца! Ты тоже пришла! Ты жива!..
— Кха! — подает голос дед Кондур, получив от председателя легкий тычок. — Добро пожаловать, уважаемый… как тебя… товарищ Ионикэ!
Кто бы мог предполагать, что дед Кондур окажется столь искушенным в обращении с иностранцами? Он до того сдержан, а лучше сказать — заморожен, что председатель считает своим долгом внести в течение приема струйку неофициальности. Он расстегивает еще одну пуговицу на рубашке и молодецки машет рукой:
— Эх, гулять так гулять! Налей-ка и мне, дед Кондур! — Председатель залпом опорожняет стакан и зовет любопытных, толпящихся за дверью и окнами: — Входите, можно! Только, — он в шутку грозит пальцем, — чтобы все было на уровне!
— Да мы только посмотрим на него! — смеется какая-то молодуха. — Не съедим же!
Стол — не стол, а рог изобилия. Тем не менее бабка Ольгуца — видать, расстаралась накануне — приносит все новые и новые блюда. Народ смеется, шутит, один дед Кондур невесел, и не оттого, чтобы он был слишком напуган наставлениями бдительного председателя, а оттого, что ему как-то изнутри неспокойно: почему они, неразлучные друзья детства и юности, сидят и смотрят друг на друга как чужие? Нет, дед не куксится, он ведет себя прилично, подливает гостю вина, накладывает кушанья на тарелку, даже пытается шутить, потом надолго замолкает и вдруг спрашивает — громко и в упор:
— Скажи, Ионикэ, чего тебе не хватало? Зачем ты удрал тогда из нашего села? Погляди, как мы живем! Или хлеб у нас нехорош? Или вино горчит?
— Нет, вино хорошее, Кондур, — качает головой Ионикэ Штефырц.
— Хорошее?! Да такого просто нигде не найдешь!
— Но есть и у меня хорошее вино.
— К черту! — дед сердито стучит костылем об пол: то ли захмелел, то ли другая тому причина. — Зачем же сюда пожаловал? Пил бы свое…
— Я приехал с тобой повидаться, Кондур. Вспомнил и… затосковал.
— Затосковал?! — Кондур вскакивает. — Это с тоски ты стрелял в меня на войне?
— Кондур! — бабка Ольгуца кидается к мужу. Она тем более боится за него, что председатель некстати потерял дар речи и стоит весь побелевший в ожидании международного скандала.
— Шестьдесят пять лет Кондур! — отпихивает жену старик и, злобно щурясь, глядит на гостя. — Стрелял ведь, правда?
— Кондур, постыдись, нельзя так…
— Молчать, баба! — не находит себе места дед. — Стрелял?!
— Все тогда стреляли… — пытается разрядить обстановку кто-то из сидящих за столом, сосед или кум Кондура. — Время такое было, что нельзя не стрелять.
— А ты помалкивай! — обрушивается Кондур на непрошеного миротворца. — Стреляли… только в разные стороны! Это мой дом, и я желаю знать… Ну да ладно… — Он внезапно сникает и начинает разливать вино по стаканам. — Пей, Ионикэ, мне не жалко. Пейте, товарищ председатель: такого вина уже не делают ни у нас, ни у них…
Гость отодвигает стакан ребром ладони:
— Ты спрашивал, Кондур, зачем я бежал отсюда? Сказать тебе?
— А скажи!
— Да ведь я не бежал вовсе! Ты же знаешь, я к деду поехал… они жили на той стороне.
— Ну и что? — не сдается Кондур.
— А то… Граница закрылась, меня мобилизовали, а там и война началась. Но я не бежал.
— А кто бежал? Кто предал? Я?
— Каждый остался там, где его застало время. Я — на том берегу, ты…
— Но ведь ты здесь родился!
— Да, здесь. Разве это моя вина или заслуга?
— Скажи, Ионикэ, — вмешивается бабка Ольгуца, — у тебя жена, дети есть?
— У меня давно внуки, Ольгуца. А жена…