До Кондура доходит, что они и впрямь больше никогда не увидятся. Он тянется вперед, хочет крикнуть вслед гостю что-нибудь хорошее, может быть, просто позвать по имени. Но губы вдруг спеклись, в горле стоит комок…
Машина уходит, скрывается за гребнем холма. Пионеры допевают песню, а Кондур, тяжело ударяя в землю костылем, надвигается прямо на них:
— Я вам покажу утильсырье! Куда дели мою ногу, а?!
СУББОТА И ВОСКРЕСЕНЬЕ
Рассказ
Тук-тук! Это он, фронтовой товарищ нашего отца. Снова, стало быть, настала суббота.
— Кто там?.. Сырги? — спрашивает отец, отпирая в потемках дверь.
— Я, Гаврил… Ты дома?
— Дома, — бурчит отец.
— Так я того… пришел.
— Раз пришел, входи.
Мама, как всегда, недовольна.
— Явился ни свет ни заря! — громко говорит она в пространство. — Еще и собаки не пробудились!
Отец словно не слышит.
Мама мгновенно переключается на нас:
— А вы, лежебоки, до каких пор спать собираетесь? Люди уж давно на ногах! Вставать, живо!
И — отцу, который все еще что-то возится в темноте:
— Свет бы, что ли, зажег…
Пока мама покрикивает на нас, а отец нашаривает на стене выключатель, Сырги, его фронтовой друг, терпеливо вытирает ноги за дверями.
— Ладно тебе, — ворчит отец, — подметки протрешь… Входи.
И Сырги входит.
Мы, дети, поднялись мигом. Когда к отцу приходит Сырги, маме нет нужды браться за хворостину, чтобы добудиться нас. Растолкали друг дружку и, разинув рты и болтая голыми ногами, уже сидим на печи.
— Ага! Пристроились воробушки! — мама с досадой хлопает в ладоши. — А дрова кто принесет? А по воду кто сбегает? Лопать небось попросите!
Мама двигается проворно, говорит быстро, и под горячую руку ей лучше не попадаться. Мы разлетаемся в разные стороны — я хватаю ведро, братишка лезет на чердак за мукой. Сырги, фронтовой товарищ отца, все это время переминается в углу у двери и стеснительно покашливает в шапку, которую по обычаю снял и держит в правой руке. Бывает, маме понадобится, например, котелок, стоящий, как на грех, в том же углу, и она идет прямо к нему с таким видом, будто никакого Сырги и нет в доме, а есть просто некое механическое препятствие, которое путается под ногами. Сырги и не думает обижаться, а только чуть подается в сторону, вправо или влево, как, по его разумению, будет лучше, и снова начинает мяться и переступать с ноги на ногу, пока маме не затребуется еще что-нибудь, хотя бы и веселка, и он сделает полшага назад, чтобы она могла без помех взять то, что ей нужно, и, таким образом, окажется в том же углу у двери. Стоит он безмолвным столбом, и только когда мама, хорошенько накричав на нас, заливает в котелок воду для мамалыги, лишь тогда он во второй раз подает голос:
— Что скажешь, Гаврил? Начнем?..
— Начнем, пожалуй, — кивает отец и достает с запечка ножницы и бритву.
— Где сядем? — спрашивает Сырги, хотя прекрасно знает, что с тех пор как он и отец завели обычай подстригать друг друга, в нашем доме всегда приспосабливается для этого дела одна и та же скамеечка в одном и том же месте — чуть левее окна.
Отец, которому, разумеется, тоже нечего особо раздумывать над этим вопросом, тем не менее всякий раз отвечает так, словно ему пришлось долго и мучительно колебаться перед сложным выбором:
— Что скажешь, Сырги, если я посажу тебя здесь, чуть левее окна? Тут посвободнее, и мы никому не будем мешать.
— Как же, как же! — по-девчоночьи частит мама. — Вы бы еще прямо над котелком стриглись!
Однако с той минуты, как у отца в руках оказываются ножницы, маму уже никто не принимает в расчет.
Сырги устанавливает в указанном месте скамеечку и усаживается прочно, надолго.
Отец накидывает ему на плечи полотенце, затыкает концы за ворот, затачивает ножницы на бруске, разминает помазок, взбивает в алюминиевой мыльнице пену… Наконец, в тот самый момент, когда мама бросает в котелок щепоть голубоватой грубой соли, раздаются ритуальные слова:
— Сырги, я думаю, можно начинать.
— Если думаешь… — после внушительной паузы произносит Сырги, — начинай.
Щелкают ножницы.
Мама так занята своими хлопотами, что едва ли замечает происходящее. Она вся — гром и молния.
— Мог бы принести и побольше муки — не надорвался бы!
Или:
— Волоки еще пару поленьев, только без меня в плиту не закладывай!
Или:
— Вот не помню, посолила я мамалыгу или нет! С вами позабудешь, на каком свете живешь!.. Дай-ка мне еще соли, а там поглядим, что получится!