В каса маре, сложив листок, закладывает его за образа.
Там уже много писем.
С тех пор как наши с боями ушли на восток, от Андрея не было ни одной весточки. Жив ли он? Должен быть жив… не мертвому же они пишут каждую неделю. Вот придет с войны, Мария вынесет из-за киота всю эту пачку… и пусть он узнает, как ей жилось без него.
Старик на косогоре в последний раз затягивается, отбрасывает окурок; решительно встает и большими шагами направляется к дому. Исчезает в сарае, выходит оттуда с хомутом и веревками, спускается к речке: туда, где прячет корову. Появляется вместе с ней из кукурузы, ведет вверх по берегу реки.
— Опять за свое взялся… Смотрите, угробите скотину! — доносится до него голос невестки.
Свекор словно не слышит, продирается с Флорикой через кустарники, огибает могучие валуны, попадает в камыши, выходит на чистую воду и останавливается как раз там, где неподалеку от берега виден ствол затонувшего еще в начале войны танка.
Все, что делает старик дальше, он делает основательно, по-хозяйски. Кладет хомут и веревки на землю, привязывает корову к ветле, возвращается к сбруе и долго возится с ней.
Когда все готово, начинает раздеваться. Снимает одно, другое, остается голым. Берет концы веревок и тихонько входит в воду. Плывет к затопленному танку, вешает хомут на ствол орудия и ныряет. Через некоторое время выглядывает на поверхность и опять ныряет…
Корова с хомутом на шее и — рядом с ней — старик изо всех сил пытаются вытащить танк на берег.
— Ну, родная, давай… давай, тяни…
Танк не сдвинуть. Это старику почти ясно, но что-то заставляет его пробовать еще и еще раз.
— Давай, родная… что стоишь… не мычи ты. Я тебя понимаю, но и ты нас пойми… что-то надо делать, чтобы сдыхаться от проклятого фашиста. Давай, милая, еще попробуем… ах, веревка порвалась… ничего, сейчас починим… ты отдыхай пока. Ну, давай, родная…
Танк недвижим. Старик приходит в ярость.
— Давай, давай! — колотит он обезумевшую корову. — Давай, а то нам всем капут сделают! Ты что, стерва?!
Корова мычит, падает, барахтается у берега, опять падает. Хорошо, что вовремя подоспела невестка.
— Перестань, окаянный! Слышишь?! — Она с ходу бросается к корове, обнимает ее, распрягает, гладит. — Родненькая, обидели тебя… Это же зверь, а не человек!.. — Мария уводит корову к дому, не забыв пригрозить старику: — Только посмейте еще раз… ей-богу, поколочу!
— Докажи! — слышится голос старика из кустов, куда он забился, стесняясь своей наготы.
— Я докажу! — кидается к кустам невестка.
Кусты зашевелились. Старик отступает в чащу, кричит:
— Я все равно отсюда не уйду, пока… Ты принеси мне топор и кувалду, слышишь!
— Я принесла… на бережку бросила. Говорила же: не мучайте скотину, попробуйте лучше открыть танк… вдруг заведется.
— Если б я умел… — бормочет старик.
Убедившись, что Мария ушла, он выходит из-за кустов, прикрываясь на всякий случай листом лопуха.
— Как его откроешь, если не поддается… два топора сломал!
Старик берет кувалду и решительно входит в воду. Долго возится вокруг стальной машины, то исчезает под водой, то, задохнувшись, выныривает. Через какое-то время, отдохнув, берет топор и снова погружается. Теперь он исчезает надолго, а когда появляется на поверхности, то по его лицу видно: что-то ему удалось… Неожиданно, после очередного нырка, он с плеском выскакивает из воды и поспешно устремляется к берегу, словно увидел нечто страшное.
Выходит на берег, тяжело дыша, со страхом оглядывается, находит одежду, нащупывает в кармане бумагу и табак, достает их и дрожащими руками скручивает цигарку.
Долго сидит на берегу и курит. Потом решительно отбрасывает цигарку и снова входит в воду. Доплывает до затопленного танка, ныряет. Мучительно долго не появляется, и вдруг над водой возникает его рука с планшетом.
Выбравшись на берег, он колеблется несколько мгновений, потом открывает планшет.
— Милые мои… да вы никак братья!
С чудом сохранившейся фотографии смотрят на него два молодых советских танкиста. Они действительно братья и страшно, до боли молоды.
Ох, тошнехонько!
Туго приходится старику. Но делать нечего, надо самому придумать, как избавиться от проклятого самолета.
Старик с утра плетет веревку, хотя ее вернее было бы назвать канатом — она в руку толщиной. Плетет неторопливо, с умом и сноровкой. Один конец привязан к столбу веранды, другой — в руках.