— Поздно… спать хочется.
— Выспимся, когда немца собьем.
Луна взошла — старик и Мария рубят деревянные чурки.
Луна в зените — старик и Мария вяжут поленья к веревкам.
Луна совсем низко над горизонтом — старик и Мария тренируются.
— Теперь представь, что луна — это аэроплан. Так?
Держишь оба полена в руке, веревку подбираешь, чтобы не мешала, и, когда он подлетит, бросаешь!
— Куда?
— На луну, я же тебе толкую!
— Не докину… — Мария дрожит от холода и усталости.
— Докинешь! Если бросить правильно, ветрянка запутается… Ну-ка попробуй!
— А почему я?
— Потому что я буду ловить его арканом. Тут нужна твердая рука. А ты ляжешь в засаде за плетнем… вот здесь. Ты атакуешь отсюда, а я — от сарая. Спросишь — почему? Здесь — самая нижняя точка его полета. Ветрянка остановится, а я накину аркан ему на хвост. Ясно?
— Они убьют нас!
— Нет! Мы им живыми нужны, иначе кого они будут обирать? Ступай-ка проверь, крепко ли аркан привязан к сараю.
— А если сарай сломается?
— Тебе сарай дороже нашей жизни?
— Может, все-таки лучше к дереву?
— Давай к дереву… И надо еще побросать, набить руку.
— У меня руки и без того болят. Устала.
— Вот я и говорю: навык нужен… Давай!
— А если они посадят самолет за холм, где поле?
— Негде им приземляться, а то бы давно сели… Отчего Флорика мычит?
— Я уже отвела ее в обору.
— А травы дала? Сухой, не росной?
— Дала.
— Так чего ж ей мычать?
— Змея сосет ее! — вдруг догадывается Мария.
— Ах ты, мать честная…
Старик хватает топор и, не разбирая дороги, кубарем летит с косогора.
Ядовитая гадина обвилась вокруг ноги Флорики и вцепилась в ее вымя. Старик подбегает, гадюка соскальзывает наземь, он наносит сильный и точный удар, снова вскидывает топор… и вдруг цепенеет, услышав над самой головой яростное шипение. Осторожно поднимает глаза. К лезвию топора пристала отрубленная треугольная головка змеи — бесстрастно смотрят красноватые тупые глазки, зубастая пасть приоткрыта, взад-вперед скользит черный раздвоенный язычок. Старик в ужасе отбрасывает топор и тут же, спохватившись, наступает на него всей тяжестью. Раздается короткий противный хруст…
— Ах ты, Гитлер… Ну, а теперь спать! — решает старик.
Но сон не идет. Не идет сон.
Старик слышит и не слышит, спит и не знает, спит он или бодрствует. А видится ему пылающий родной дом и кружащий над ним немецкий курьер. С треском лопаются оконные стекла, а Макс и Мориц палят сверху из рогаток и кричат:
— Мужик, выходить! Если не слушаться, мы расстрелять мужик!
— Нет! Нет! — Старик ползет на коленях вперед, пытается объяснить, что он ни в чем не виноват перед ними… он все готов им отдать… лишь бы сжалились! — Найн! — кричит он им по-немецки. — Нихт шиссен! Дер бауэр ист гут! Мужик есть добрый! Не стреляйте!
Но Макс и Мориц не слушают его. Их глаза, подернутые матовой пленкой, наливаются красным светом, и кружит, кружит над пылающим домом ненавистный самолет.
— Мы сказать: мужик, дай курка! Мужик, дай яйки! Дай рыба-фиш!
— Я дам, дам! — умоляет старик. — Сейчас наловим — и дам!
— Эс ист шпэт! — безжалостно отвечают фрицы. — Позд-но!
И хохочут, разевая зубастые пасти. Макс садится на хвост самолета, Мориц — перед кабиной, и, болтая ногами, оба качаются, как дети, — вверх-вниз, вверх-вниз. Потом Макс отбрасывает рогатку и вынимает пистолет. Целится.
— Нет! Нет! — вопит старик.
Пуля ударяет его в лоб и отскакивает.
Это немецкая карамелька.
Фрицы хохочут.
Дом догорает.
— Не-ет!.. — кричит старик и падает с кровати.
Он лежит на полу весь мокрый.
Поднимает голову, видит спящую невестку.
Она сбросила с себя одеяло, разметалась по постели. Высокая грудь дышит ровно, стройные ноги согнуты в коленях. Ее изможденное лицо прекрасно. Словно почувствовав взгляд старика, она не просыпаясь одергивает сорочку.
Старик утирает лоб и выходит во двор.
На небе ни облачка. А вокруг раскинулся волшебный мир. Где-то в лощине подает голос перепелка, над холмом всплывает величавое алое солнце, просыпаются кузнечики, и высоко-высоко над головой тает в солнечном золоте черный крестик фашистского самолета.
— Ишь ты, как высоко сегодня летит!.. Мария, выйди-ка!
— Что там еще пропало? — Сонная Мария, оправляя юбку, появляется на пороге. Она еще не опомнилась после вчерашнего и, пожалуй, не очень бы удивилась, если бы узнала, что Макс и Мориц, пока они спали, похитили дом.