— Пойду… — ответила она.
Когда ее мама узнала о таком замужестве, то, говорят, лишилась чувств, а потом все же смирилась, видя, что дочь счастлива…
Всем телом, всем своим существом Мария впивает прелесть летнего дня, а ей только двадцать лет, и как много таких дней еще будет впереди… Вот только война…
— Э-эй! — кричит она во всю мочь. — Андрей! Муж мой! Где ты?
— Я с тобой, — отвечает он ясным голосом, только слышится этот голос как будто издалека.
— Где же ты? Покажись!
— Я не могу, — говорит он. — Я далеко.
— Я тебя не вижу!
— Вижу… — повторяет он тихо.
— Ты жив, мой любимый? Я так соскучилась по тебе!
— Я тоже…
— Я пишу тебе письма! Мы вместе с твоим отцом пишем!
— Письма…
Она опускается на землю, ложится навзничь. Земля под ней теплая, ласковая.
— Не плачь, — просит он.
— Я не плачу.
— Все равно не плачь.
— Ладно, — говорит она. — Только расскажи мне что-нибудь.
— Я не сумею. Войну не расскажешь. Разлуку не расскажешь. Любовь не расскажешь. Смерть не расскажешь… Не обижает тебя мой старик?
— Нет. Он славный.
— Я же говорил тебе.
— Да.
— Ты дождешься меня? — спрашивает он.
— Дождусь ли? — повторяет она.
— Если меня не убьют.
— Если нас не убьют, — повторяет она и снова жалобно просит: — Показался бы мне хоть на минутку…
— Я и кажусь тебе. Ты иди, старик там один. Помоги ему… он там один с самолетом…
Мария вскакивает.
Только ветер пробежал по лугу, пригибая траву. День померк, поблекли зеленые травы. Тоскливо замычала Флорика.
Надо возвращаться.
Когда Мария вернулась, свекор собирал камни.
— Что так долго?
— Пока отвела, пока привязала…
— Может, не стоило привязывать, — сомневается он. — Волки… как началась война, так и волки снова появились.
— Но вы же сами сказали!
— А своей головы на плечах нет?
— Что ж, сбегать отвязать?
— Фрица надо сбить… Чего стала? За работу!
Они складывают камни в четыре кучи, по калибру, как выражается ученый старик. Большие, средние, поменьше и совсем маленькие, с куриное яйцо, — это шрапнель. Но Мария никак не успокоится: все бегает по полю до самой реки и ищет подходящие камни, набивает галькой мешок и, согнувшись под его тяжестью, взбирается к дому. Не женская это работа — камни таскать.
— А теперь давай проведем учения, — говорит он, переводя дух.
Мария потирает разболевшуюся поясницу, надевает зимний кожух. Старик протягивает ей чугунок.
— А это зачем?
— На голову наденешь вместо каски. Или тоже хочешь шишку заработать?
Он и сам переоблачается: отыскивает рваный зипунишко, натягивает на уши три шапки, одну поверх другой, а сверху всего водружает перевернутое ведро.
— Так, — говорит он удовлетворенно. — Боевое расписание не забыла?
— Когда покажется аэроплан, я уже должна стоять с камнем в руке. Вы стреляете — я заряжаю!
— Заряжай!
Мария срывается с места, и через несколько секунд на, опущенных концах четырех досок лежит по камню.
— Ложись! — командует старик.
Мария едва успевает броситься на землю. Старик, как кузнечик, прыгает на верхний конец первой доски, с него — на вторую доску, на третью, четвертую. И падает сам.
Описав в воздухе красивые траектории, камни исправно валятся на головы старика и Марии. Звенит чугунок, глухо звякает ведро.
Дзинь! Бом! Дзинь! Бом!
Но маневры еще только начинаются. Как только последний камень откатывается в сторону, снова звучит приказ:
— С другой стороны — заря-жай!
И смех и грех. В результате следующей серии залпов один из камней падает на ногу старику, другой надевает ведро ему на плечи, а еще два, вернувшись туда, откуда взлетели, разносят в щепы доску.
— Чего хохочешь, дура? — сердится старик. — Помоги снять ведро!
Перевязав ногу, старик начинает выправлять вдавленное дно ведра, а Мария собирает разбросанные камни, снова складывает их в кучи по калибрам… Пусть все будет под рукой, когда сунутся фрицы!
Конечно, это не та, настоящая, пушка, но ничего.
— Достаточно, чтобы вот такой камушек пробил ему бензобак или мотор, — разглагольствует старик, — и наш немец отдаст концы. Не может бог быть против нас!.. Чугунок-то цел?
Он уже кончил ремонтировать ведро, проверил целость чугунка и озирается вокруг, ища себе нового дела. Бросает беглый взгляд на него и вдруг чуть слышно выдыхает:
— Они!
Далеко-далеко слышится стрекот мотора.
— Они! — бледнея, повторяет Мария.