— Заря-жай! — командует старик страшным голосом и вдруг запинается: — Один ствол сломан!
Так-так-так!.. — нарастает звук мотора.
Самолет все ближе. Чинить пушку некогда, придется обойтись тремя стволами. Тем не менее сломанная доска мешает. Старик суетливо отрывает ее от бруса, старается и руками и ногами. Орет:
— Чего стоишь?
— Команды жду!
— Христа-бога жди!.. — Старик, прихрамывая, бросается к зипуну, швыряет Марии телогрейку, но одеваться уже поздно. Он отбрасывает зипун и сует голову в ведро, однако без шапочных прокладок ведро болтается. Старик сдирает его с головы и начинает возиться с шапками…
Всю их возню немцы преспокойно наблюдают сверху.
— Помоги же!..
Фашистский самолет безнаказанно проносится над ними всего метрах в трех от земли. Ах, если б они вовремя выстрелили!
Старик колотит себя кулаком по голове и чуть не плачет:
— Все из-за тебя! Ты видела, как низко?.. Запросто сбили бы!
— Почему из-за меня?
— Потому что копуша! Надо было заряжать…
— А каким калибром? — резонно возражает она. — Вы не сказали.
Он совсем обескуражен:
— Теперь хоть дерьмом заряжай… Ушел гад!
Но нет, звук удаляющегося мотора вдруг меняется. Фрицы, видимо, сделали круг и теперь возвращаются. Им, значит, спешить некуда.
— И эту пушку хотят утащить! — вопит старик, видя, как немцы выбрасывают из кабины веревку с петлей.
— Ой, не пушку! — дрожа шепчет Мария.
— Ты думаешь, немец дурак?! — грохочет с неба.
Петля летит прямо на них.
— Ложись! — ахает старик и, уже в падении, отбивает петлю палкой. — Ага! Холостой заход!
Фрицы, однако, упрямы. Они разворачиваются и снова прут вперед.
Но старик тоже вошел в азарт. Вскакивает, прищурясь оценивает расстояние до самолета и кидается к деревянной пушке, трясущимися руками накладывает камни.
— Высота — десять локтей! Дальнобойными — пли!
В самое последнее мгновение хохочущие Макс и Мориц, вернее — один из них, берут ручку на себя, и самолет свечой уходит вверх. Камни возвращаются на землю.
Старик совсем разошелся.
— У, гарпии… — бормочет он с тяжелой ненавистью. — Заряжай!
— Есть!
— Дальнобойными!
— Есть дальнобойными!
Новый камнепад, и новые команды. А пилоты, бравые пилоты фюрера, просто животики надрывают, доблестно сражаясь со стариком и женщиной.
— Мужик, пу-пу! — орут они, в очередной раз пролетая над деревянной пушкой. — Стрелять задница, мужик! Мы любить твой жена…
— Высота восемь локтей, — определяет старик. — Средними!
— Есть средними!
— Огонь!
— Не достает! — плачет Мария. По ее вдохновенному лицу текут слезы ярости. — Картечью надо!
— Валяй картечью!
— Пли!
И кто знает, чем бы завершился этот бой, если бы немцы вдруг не заметили на противоположном склоне холма непонятно как отвязавшуюся Флорику и не пустились за ней…
Старик беспомощно сидит на пороге.
Одна снежинка, другая, потом сразу несколько опустились на запрокинутое лицо старика, словно желая утешить его, сказать ему ласковое слово, но, видать, неуютно показалось им в его морщинах, и они сорвались, полетели дальше искать себе уголок для зимовки, вспорхнули и затерялись в голой лощине перед домом.
Только разве это дом?
Забора нет, ворот нет, сарая нет, полкрыши снесено, дымоход разбит.
— Теперь им осталось сжечь нас — и все… — безжизненным голосом говорит Мария.
— Проклятая жизнь… — вздыхает совсем уж состарившийся старик. — Я думал, хоть Флорика спасет нас… Как она отвязалась, ума не приложу.
— Ничего нас уже не спасет… Господи! Хоть бы они бросили бомбу — и конец всем мученьям!
— Грех так говорить, — машинально упрекает ее старик и тут же: — Как я забыл! Ах, старый дурак!
— Что вы такое забыли, папа?
— Ты помнишь тот день, когда русский истребитель гнал фрица?
— Помню.
— А помнишь, фриц бросил что-то блестящее?
— Да-да… на горе упало, за речкой.
— А не бомба ли это?
— Взорвалась бы.
— Ха, глупая баба… есть бомбы, которые не взрываются.
— Ну и что?
— Надо притащить ее и взорвать во дворе.
— Вы с ума сошли!
— Пускай. Я тоже взлечу на воздух, но и Гитлер не уцелеет. Или я, или он… Прямо здесь, в доме заложим. Фрицы подлетят, а мы их — ба-бах!
Старик и Мария спускаются к речке, переходят ее, с трудом карабкаются вверх по холму, по камням, через кусты. Старик часто останавливается перевести дух: силы у него уже не те.
А вот и цель похода: в красноватых бурьянах белеет что-то большое и круглое.