— Может, спуститесь погреться? — зовет Мария из дома.
— Нет. Лучше принеси мне сюда покурить.
— Только осторожно с бензином…
— Ладно.
Она приносит зажженную цигарку.
— Что, не видно?
— У тебя глаза лучше, погляди сама.
— А то не он? — она подносит ладонь к глазам.
— Где? — старик даже цигарку роняет.
— Да вон там, на горизонте… Или это ворона?
— Тьфу!.. — старик совсем домерзает. — Ты печку затопила?
— Что же ее топить, если окон нет?
— Ты топи… жизнь еще не кончилась.
Трещат-потрескивают дрова в разбитой печи. Жмутся возле нее старик и невестка, протягивая руки к огню.
— Сегодня или никогда, — говорит старик, отогревшись, и выходит из дома.
На дворе стало еще холоднее. Зима близится.
Он снова забирается на стену сарая, прохаживается взад-вперед со шлангом в руке и «гранатами» за поясом. Надвигает шапку на глаза, ежится от холода.
— Сегодня или никогда… — говорит он себе, распрямляясь.
Даль пуста. С неба сыплется невесомый снег.
Старик спускается на землю, входит в сарай, проверяет крепление шланга к баку, снова забирается наверх, садится, весь собравшись в комок. Ему словно становится теплее.
И не понять, что происходит. Перед глазами — огонь, огонь, огонь. Это пылает фашистский аэроплан. Макс и Мориц суетятся в кабине, перевешиваются через борт, пытаются выпрыгнуть, но пламя не дает. Так, объятый огнем, самолет и уносится вдаль и там, вдали, взрывается с чудовищным грохотом — бум!
Нет предела радости старика и невестки. Они обнимаются, плачут, смеются, танцуют от счастья и вдруг, бросив взгляд в долину, каменеют.
По-над водой и землей, через реку, через поле идут, приближаются к ним фашистские пилоты. Один прихрамывает, другой поддерживает его, свободной рукой снимая с плеча автомат.
— Беги! — кричит старик Марии и сам бросается наутек.
— Отец! — отчаянно восклицает она. — От пули не убежишь!
— В дом беги! Запрись… — он отступает, прижимается к стене.
Макс и Мориц зловеще скалятся.
— Мы хорошо любить твой жена, — бубнят они, привязывая старика его же веревками к обгорелому стволу акации.
Хромой фриц берет автомат и садится на крыльцо, а здоровый ударом ноги распахивает дверь, ведущую в дом.
— Хорошо любить… — повторяет он, на ходу снимая ремень.
— Нет! Не-е-ет! — доносится из дома отчаянный крик Марии.
Нечеловеческим усилием старик с корнями вырывает из земли ствол акации и как есть, привязанный, рвется в дом, спотыкается, падает…
…Он и впрямь ударился головой о стену — там, где сидел и уснул.
— Где этот, с автоматом?! — набрасывается он на сноху.
— Который? — не понимает Мария.
— Ну, тот, что на пороге сидел! Немец!
— Да проснитесь же вы, папа! Хватит бредить! Летят!
— Летят?!
Лишь теперь старик понимает, что происшедшее было сном, а явь… явь надвигается на него с небес.
— Он, Гитлер! — яростно кричит старик. — К насосу!
Курьер летит довольно низко, но к дому старика не сворачивает, словно чует неладное. Качает крыльями с черными крестами… приметил, значит… кружит…
— Неужели уйдет? — волнуется Мария.
— Ни за что! Фриц жаден… Должен же быть когда-нибудь конец!
— А вы их позовите.
— Думаешь?
— Корзину им покажите, яйца!
— Верно… — Старик встает на стене и кричит что есть сил: — Эй, фриц! Сюда! На, подавись!..
Самолет неожиданно взмывает в небо, делает круг, будто проверяет, нет ли какого подвоха, и наконец стервятником устремляется к сараю.
— Что, животы подвело? — шепчет старик, нащупывая «гранату». — Идите, угощу!..
Немцы, однако, целят на деревянную пушку.
Быстрая пулеметная очередь. Бутыли, стоящие на досках, взрываются огненными столбами. Взрыв так внезапен и силен, что старик кубарем летит со стены, набивая себе очередную шишку.
Воздушные шуты фюрера сегодня что-то невеселы: верно, достается им от Красной Армии. Похоже, что сегодня и они решили покончить с упрямым стариком: надоело им.
— Капут, мужик! — кричат они сверху.
— Насос! — истошным голосом вопит старик. — Качай!
Он подносит спичку к шлангу, и оттуда вырывается шестиметровая струя пламени. Настоящий огнемет. Жутко!
— Ну! Ближе! Ближе, сволочи!
Самолет уворачивается. Воздушный поток срывает клочья пламени с фюзеляжа. Фрицы выписывают в небе мертвую петлю и снова идут в атаку.
Очередная пулеметная очередь.