В районной милиции шумно — готовятся к новогоднему карнавалу. Зглэвуцэ расталкивает всех и швыряет на стул перед дежурным связанного Фэнаке.
— Доставил! — объявляет он, усаживаясь на другой стул.
— Минуточку, — говорит молодой лейтенант, стаскивая надетое прямо на мундир белое с блестками платье Снегурочки. — Вы, собственно, кто такой будете?
— Хм… не узнаете?
— Нет.
Узнать Зглэвуцэ мудрено — он зарос, как медведь.
— Я — Зглэвуцэ.
Это производит не меньше впечатления, чем если бы он объявил: «Я — Эйнштейн!»
— Ну и… что вы хотите?
— Да как же? — теряется Зглэвуцэ. — Вот… колхозную бухгалтерию доставил. Принимайте!
— А-а… — соображает лейтенант. — Прекрасно… но вас я тоже попрошу задержаться.
По старому, так сказать, знакомству дело проходит через прокуратуру с быстротой необычайной.
Среди прочих обвинений следствие вменяет гражданину Зглэвуцэ бегство от правосудия.
— Неправда! — защищается он. — Я искал бухгалтера!
— Это дело не ваше, а милиции. А вы представьте-ка нам отчетные документы по бухгалтерии.
— Вот его потрясите! — обвиняемый указывает на Фэнаке. — Все данные у него в голове!
Увы и еще раз увы! Фэнаке давно уж не тот. Он спился и ничего не помнит. А следовательно…
— На основании вышеизложенного суд приговаривает…
Утешительно, может быть, то, что оба получают одинаковый срок.
Как уже сказано, бывший председатель Зглэвуцэ — человек уступчивый, но упрямый. Он обжалует приговор. Не опровергая обвинения по существу, он выдвигает две просьбы, которые, с учетом его прошлых заслуг, высшая судебная инстанция удовлетворяет.
1) Поместить гр. Зглэвуцэ в тот же лагерь и даже в тот же барак, где отбывает срок заключения гр. Фэнаке.
2) Предоставить в распоряжение вышеназванных заключенных чистые бланки бухгалтерской отчетности.
Авось вспомнят!
А что касается загадочного приезжего, который так настойчиво требовал точных цифр, то автор этой правдивой истории сам теряется в догадках и, к сожалению, ничего более определенного сообщить о нем не может.
ЖЕНЩИНА НА ВСЕ ВРЕМЕНА
Рассказ
В голове у Шуры шум стоит, как на мельнице. Галдят в своей комнате дети, грохочут в раковине тарелки, но ни того ни другого она не слышит. Мысли ее разбегаются в разные стороны, мысли обо всем и ни о чем. Может быть, именно поэтому она еще ожесточеннее трет тарелки, тщетно пытаясь сосредоточиться на своем занятии, бросает их, вытирает руки полотенцем и вдруг кричит на всю квартиру:
— Ти-хо! Тихо, кому сказано?! Или вы не знаете, что папа опять влюбился?!
Тишина, воцарившаяся в комнатах после этой фразы, кажется такой гнетущей, что уж лучше бы дети продолжали шуметь.
Но нет, они замолкли.
Шура снова берется за посуду. Она больше ни о чем не хочет думать, старается работать машинально, безотчетно и действительно не замечает, как осторожно, по одному дети появляются на кухне. Старший садится на подоконник и болтает ногами, девочка помогает матери вытирать тарелки, а малыш открывает холодильник и пытается высмотреть там что-нибудь лакомое.
— Мама, — спрашивает девочка таким тоном, как если бы говорила о совершенных пустяках, — скажи, мама, папа снова уйдет от нас?
— Откуда мне знать, доченька? — отвечает Шура с нарочитой беззаботностью: ничего, мол, страшного не происходит. — Поживем — увидим.
— А он не сказал тебе?
— Захочет — скажет, захочет — уйдет…
На глазах у Шуры против ее воли выступают слезы, и она утирает их уголком фартука.
— А когда он захочет?
— Когда она согласится, — отвечает Шура печально. — Но я вас прошу об одном: пока он дома, не шумите. У него страшно болит голова.
Старший находит нужным вставить слово:
— Дедушка сказал, чтобы ты взяла палку и прогнала его!
Шура на мгновение замирает, потом взрывается:
— Ты о родном отце так?! Этому тебя учит дедушка, да? Я затем тебя к нему отпускаю, чтобы ты потом болтал всякую чушь?! Замолчи сейчас же!
— Мамочка, но ведь он издевается над тобой! Над тобой и над нами!
— Кто это выдумал? Дедушка?
— Я тоже так думаю.
— Ах, ты, значит, думаешь? У тебя уже свое мнение появилось!.. Марш в комнату и немедленно за уроки!
Мальчик и не думает сдвинуться с места, но Шура не настаивает. Она часто кричит, однако без малейшей злобы. Моет посуду и говорит, скорее для себя, чем для детей: