— Нет.
— А хочешь — сделаю на обед токану с грибами? Ты же любишь грибы…
— Не хочу.
— Ты обращаешься со мной так, словно я в чем-то виновата. — Шура говорит это извиняющимся тоном, но нервы ее на пределе.
— Ты? — муж по-прежнему неподвижен. — Разве я что-нибудь говорю?..
У Шуры загораются глаза.
— Ха! А что ты можешь про меня сказать? Разве есть еще на свете такая дура, которая терпела бы все твои капризы? Другая на моем месте давно облила бы тебя бензином и подожгла, а я… нянчусь с тобой!
Муж резко отворачивается к стенке и… молчит.
— Ну вот! Ты же еще и сердишься.
Молчание.
— Уж не на меня бы тебе сердиться. — Шура смягчает голос — Ты ведь сам знаешь, что я для тебя на все готова. Если нужно, могу умереть, слышишь? Не молчи. Ты мне веришь?.. Разве я виновата, что она не хочет и слышать о тебе? Может, попробуешь прямо поговорить с ней?
— Сам? — словно не веря услышанному, спрашивает муж. — Я сам?
— Да, ты сам. Ведь это любовь, а не какие-нибудь там… гадости. По крайней мере, зайди и представься. Письма — это одно, а личный контакт — совсем другое. И хоть бы твоим почерком были написаны, а то ведь она понимает, что я под диктовку… Меня она даже не удостоила ответом, хоть я и писала ей дважды.
— Надо было пойти.
— Я ходила…
— И что же?
— Ничего.
— Да я сам знаю, что ничего! Я не о том… Как она, как выглядит?
— На вид эффектная, ничего не скажешь, но… грубовата. Я позвонила, а она захлопнула дверь у меня перед носом. Я опять. Она открыла, вытаращилась и спрашивает: вы, собственно, кто такая? Я говорю: жена. Она: как, как? Жена. Чья? Его, говорю я, еле сдерживаясь от возмущения. В конце концов, она могла бы меня хоть в прихожую впустить, предложить стул.
— А она?
— Да что она? Я думала, спустит меня с лестницы или просто наплюет в глаза. У нее даже цвет лица изменился…
— Видишь, ты ее разволновала…
— Да, но пойми и меня. Не понимаю, говорю, что вас удивляет. А вот мне и правда удивительно, почему вы не отвечаете на его любовь. Как вы можете быть такой жестокой? Я говорю: в мире нет другого такого доброго, мягкого, интеллигентного человека. А пользоваться его слабостями… ух, взяла бы я эту книжку да как ахнула тебя по башке!
— Это ты ей?
— Нет, это уже тебе…
Муж вскакивает как ужаленный, нервно расхаживает по комнате, вынимает из кармана пиджака сигареты, закуривает.
Шура смотрит на него с изумлением:
— Ты куришь?
— Как видишь, — раздраженно отвечает он.
— Помнится, от блондинки ты поседел, но до курения она тебя все-таки не довела.
— Сколько раз я просил: не напоминай мне о блондинке!
— Да успокойся ты, я не напоминаю. Я вообще о ней ничего плохого сказать не могу. Женщина как женщина. Я ей даже завидовала…
— Ты — ей?!
— Ты так страдал из-за нее…
Муж лихорадочно затягивается дымом, смотрит на Шуру, словно что-то соображая, и вдруг падает на колени, обнимает ноги жены, зарывается головой в подол ее платья.
— Я подлец, Шура! Убей меня! Прогони меня! Зачем я тебе нужен такой? Хочешь, я повешусь?!
— Ударь себя по губам, и чтобы я больше этих слов не слышала! Глупости какие!
— Но, Шура, я ничтожество, негодяй! Чего только ты из-за меня не натерпелась! А зачем?.. Знаешь, когда я уходил к той, как ты ее называешь, блондинке, я поклялся себе: будь что будет, а к Шуре не вернусь! Шура слишком благородна и добра, чтобы ее можно было так унижать! Не вернусь!
— Так и сказал?
— Да.
— Но ведь вернулся!
— Потому что подлец, Шура…
Она тоже опускается на колени, обхватывает его голову теплыми ладонями, целует в темя.
— И хорошо сделал, что вернулся. Знай: я всегда тебя жду! Даже если ты уйдешь насовсем, все равно буду ждать! Бедный ты мой! Смотри-ка, лысеть начал… с макушки. Это, как говорится, от чужих подушек.
— Лысеть? Врешь! Сильно?
— Как тебе сказать…
Муж бросается к зеркалу, пытается разглядеть свою макушку, торопливо причесывается то так, то этак, стараясь прикрыть волосами новорожденную плешь. Шура смотрит на него сначала сочувственно, потом раздраженно, потом гневно.
— Ничего, скоро голова у тебя станет как задница у павиана… тогда ты навсегда вернешься ко мне.
— Не волнуйся, не вернусь, — огрызается он, возясь у зеркала.
— А я и не волнуюсь. Я подожду, пока тебе везде дадут коленкой и ты сам прибежишь ко мне… Но я уже не буду такой дурой, как сейчас. Вот ей-богу, оболью тебя бензином и подожгу…
— Не сомневаюсь, что ты на это способна, — ворчит муж, продолжая камуфлировать лысину.