— Давай оторву! — предлагает другой.
— Наступи на нее! — не выдерживает третий.
Короче, дискуссия принимает нежелательное направление. И это как раз в тот момент, когда должна решиться на ближайшие несколько лет дальнейшая судьба товарища Митителу. Это именно тогда, когда уже казалось ему, что все на мази…
— Вон его из зала! — рявкает товарищ Митителу.
Из президиума выскакивают двое, хватают Дрымбэ под мышки и ведут к выходу. Рука его по-прежнему поднята, и он вопит не своим голосом:
— Да ведь я не «против»! Я — «за»! «За»!..
Только оказавшись за дверью, Дрымбэ приходит в себя и начинает осознавать, какое несчастье его постигло. Что выставили с собрания — это полбеды. А вот как быть с рукой? Она словно окаменела в неестественном положении. Он смотрит на руку и видит, как ее пальцы складываются в издевательский кукиш.
Дрымбэ пытается повиснуть на ней, но чуть не падает. Пробует выправить ее об угол оконной ниши — бесполезно.
А тут еще эта чертова бабка — уборщица. До всего ей дело, никакого беспорядка она не пропустит.
Останавливается старушка перед Дрымбэ и молча разглядывает его. Следит за тщетными попытками сделать с рукой хоть что-нибудь.
А Дрымбэ, обнаружив в себе способности индийского йога, закидывает за руку ногу и тянет ее свободной рукой. Не выходит…
Став на колени, он засовывает руку в батарею центрального отопления. Рука остается как была — батарея гнется.
Совсем ошалев, Дрымбэ сует руку в дверную щель и так стоит, пытаясь сообразить, что делать дальше.
Пожалуй, он причинил бы себе увечье, но, к счастью, замечает уборщицу и, в испуге выпрямившись, гордо удаляется по коридору.
Бабка не скрывает своего любопытства. Она пускается за Дрымбэ, забегает то справа, то слева.
А коридор длинный.
Мозг Дрымбэ лихорадочно прокручивает варианты спасения: прикрикнуть на клятую бабку? Рухнуть на пол и притвориться мертвым? Выпрыгнуть в окно? Пойти на руках с таким видом, будто он делает гимнастику? Изобразить некий экзотический танец? Просто удрать?..
Из всех вариантов он выбирает самый правдоподобный.
— Ла-ла! Ла-ла!
Поет и, приплясывая, бежит по коридору, пытаясь с прыжка достать плафон на потолке, — этакий развеселый балбес!
Старуха, однако, чует, что дело нечисто, и припускает еще быстрее. Тем не менее она с подозрением поглядывает на плафоны: может, они в пыли?
У двери мужской уборной Дрымбэ, не выдержав темпа погони, делает обманный финт, как футболист, и ныряет в темное помещение, зацепившись рукой за притолоку. Торопливо накидывает крючок.
Настырная бабка не сдается. Она озирается вокруг, замечает неподалеку стул, усаживается на него и уставляет немигающий взор на дверь уборной.
Дрымбэ смотрит в щелочку.
Положение пиковое.
Старуха неподвижна, как египетский сфинкс.
Дрымбэ спускает воду. Раз, другой…
Третий…
Десятый.
Снова смотрит в щелку.
Сидит старуха.
Терпение Дрымбэ лопается. С душераздирающим воплем краснокожего, вступившего на тропу войны, он распахивает дверь и очертя голову мчится по коридору дальше. В руке у него швабра с мокрой тряпкой.
— Э-ге-ге-ге-гей!
— Э-ге-ге-гей! — подхватывает старушка, раскручивая над головой метелку, как томагавк.
Бегут…
Из здания Дрымбэ благополучно выбрался, но впереди новое препятствие — сводчатый проход на улицу, длинный, метров двадцать. С поднятой рукой там не пройдешь; приходится согнуться под прямым углом. Но на первом же шагу кто-то встречный дружески пожимает протянутую руку.
— Привет!
Еще один:
— Привет!
И снова:
— Привет!
Что делать?
Он опять пытается прорваться в туннель, но опять кто-то идет навстречу, и лучше посторониться. А там еще люди, и еще, и еще. Какие-то дети. Нет, надо решаться, не стоять же так, со вскинутой рукой, на посмешище всему миру. Будь что будет!
Закрыв глаза и набрав воздуху в грудь, Дрымбэ ныряет в туннель. Его рука бежит впереди.
Дети смеются. И ни один не упускает случая пожать эту странную руку.
— Здрасте, дядя!
— Здрасте, дядя!
— Здрасте!
А тут еще какой-то сорванец ухитрился въехать в туннель на мопеде, напустив сизую тучу выхлопных газов. Как разминешься?
Дым застилает все.
Улица залита солнцем.
Несколько мгновений Дрымбэ привыкает к свету, к гулу проносящихся машин, к самому себе в новом качестве. Он стоит на краю тротуара, а рука по-прежнему колом торчит над ним. Он чуть не плачет.
Скрип тормозов.
— Куда? — спрашивает таксист, легонько подтолкнув Дрымбэ бампером.