— Авось и остальные к утру доберутся, — договорились мы с Андреем, и Андрей передал наше решение Иону.
— К тому же, — сказал Ион, — у меня устали глаза, я не могу сейчас вести машину обратно. Подождем до утра.
Между тем фотография брата пустилась в путешествие по селу. То ли какой-нибудь односельчанин привез ее из города следом за нами, а возможно и до нас, то ли она здесь нашлась у кого-то… Так или иначе, фотографию Володи носят в эти минуты от ворот к воротам, из дома в дом.
— Кто ж это умер? — удивляется мама, заслышав вдали крики и плач.
Переглядываемся.
— Откуда нам знать, мама…
— И то верно, откуда вам знать, вы в Кишиневе живете… А теперь дальше завыли, слышите?
— Слышим, — отвечаем мы и опять переглядываемся: может быть, ты начнешь, Ион? Может быть, ты, Андрей? Может быть, ты, Николай?!
— Вот и отец встал, — радуется мама и бежит на веранду собирать постель.
Отец проснулся, увидел нас и входит в комнату, небритый, широко улыбаясь щербатым ртом. Я не выдерживаю:
— Мама, Володька умер!..
По селу носят фотографию брата. Вчера он умер. Ночью его фотографию привезли в село. Завтра привезут самого.
Сейчас фотография у ворот Фелиоарэ.
— Знаете его?
О смерти нашего брата наслышано уже все село. Девочке с фотографией еще предстоит, однако, долгий путь. Она должна подойти ко всем воротам, чтобы каждый мог оплакать Володю или проклясть его. Те, кому он не причинил зла, прольют о нем слезу. Те, с кем он успел столкнуться на земле, — помянут лихом.
— Говорите, — просит девочка, поднимая снимок.
— Будь он жив, я б уж нашел что сказать.
— Скажите сейчас…
— Это к чему же?
— Таков обычай — каждый должен высказать то, что у него на душе. Теперь ваша очередь.
Мы никогда не узнаем, что мог бы сказать Фелиоарэ нашему брату. Фелиоарэ живет на противоположном конце села, и я не могу припомнить, чтобы у Володи были с ним или его женой нелады. Но если человек говорит, что, будь покойник жив, он нашел бы что сказать ему, значит так и есть.
Фелиоарэ появились в нашем селе давно, они приехали с юга республики, а чужаков у нас принимают не слишком приветливо. Парней наши парни обычно берут в тычки, чтобы, как говорится, выбить из них дурь. Девушек долго обходят — не приглашают на хору, а иные озорники, бывает, и дегтем ворота вымажут. Но в конце концов наши же на них и женятся. Чем, спрашиваю я себя, мой брат мог досадить семейству Фелиоарэ? Они бездетны, приехали вдвоем, муж и жена, когда-то, много лет назад, поздней осенью. Жили первое время в какой-то халупе на краю села, потом построились… Нет, если уж Фелиоарэ считает, что нашел бы что сказать моему брату, так пусть говорит.
— Я бы сказал ему, чтобы жил сто лет!.. — внезапно выпаливает Фелиоарэ.
— Тогда я пойду дальше, — кивает девочка и медленно уходит прочь.
Все же он что-то другое хотел сказать. Но эти слова уже никогда не прозвучат.
У ворот Депешу девочке с фотографией приходится ждать долго. Семь невесток Депешу ссорятся. Ссора началась три дня назад и никак не кончится. Что-то там такое случилось, завязалось в узел, а развязать некому. Говорят, если бы дать слово младшей невестке, дело бы скоро кончилось, но она-то и ни гугу. Хлопочет по дому, возится в огороде, а остальные ходят за ней по пятам и грызут, грызут ее, но она словно не замечает — работает, опустив глаза.
— Что он тебе сказал? — донимает младшую старшая. — Говори, паскуда! Все равно, пока не расколешься, не отстанем! — и она злобно дергает ее за волосы.
— Ай!
— Больно? Нам тоже. Говори!
— Было бы что — я бы сказала…
— Мы и сами все знаем, но хотим от тебя услышать… шалава!
Три дня назад дождь лил как из ведра. Лил днем, лил ночью, а к утру вроде попритихло, и тут в ворота Депешу постучали.
— Кто там? — старый Депешу завозился на печи.
— Хороший человек! — донеслось из-за ворот.
— Откройте, — приказал дед и, пока еще не рассвело окончательно, снова уснул.
В доме Депешу трудятся только невестки. Они ложатся и встают с курами. Семь их мужей спят отдельно в одной большой комнате, как спали в детстве. Невестки спят в другой большой комнате, тоже вместе. Редко меняется этот порядок, раз, от силы два раза в месяц, когда, скажем, один из мужиков вспоминает, что женат, и, встав среди ночи, пробирается в соседнюю комнату, нащупывает в темноте спящую жену и делает ей знак подняться. Она встает без единого слова, и оба выходят во двор и устраиваются на огромной кровати, стоящей под деревьями за домом. Вот и все. В остальные ночи женщины спят. Мужчины тоже. Но тогда, дождливой зарей, услышав голос свекра, все невестки проснулись разом. Вскочили, шатаясь спросонок, натянули робы, и сегодня уже никто не помнит, которая из них открыла ворота гостю. Но это, говорят они теперь, не имеет значения. Было приказано — открыли. Точнее — открыла одна и оказалась лицом к лицу с мужчиной, вымокшим с головы до ног. Он был весь мокрый, точно вышел прямо из реки, дрожал всем телом, с трудом ворочал языком и насилу объяснил, что заблудился в окрестных холмах и просит позволения согреться. Мужчины в доме, как уже сказано, дрыхли без задних ног, захрапел и старик свекор, и женщинам ничего не оставалось, как самим позаботиться о незнакомце.