— Это могильщики, — объясняет Ирина. — Их надо угостить, время позднее.
— А разве они уже выкопали яму? — удивляюсь я.
— О господи! — вздыхает Ирина, которая и сама успела ошалеть от множества погребальных хлопот. В руках она вертит глиняный горшок. — Хотела что-то сделать, а что — не вспомню, хоть убей…
На помощь ей приходит другая женщина:
— Помыла?
— Ох, совсем голову потеряла! — оживляется Ирина, но в покое меня не оставляет: — Откуда же быть яме, если могильщики не кормлены? — И толкует дальше: — Вы там, в городе, и хоронить толком разучились… Прежде чем копать, могильщики приходят в дом усопшего, выпивают и закусывают, а уж потом идут на кладбище… Давай, скоро вечер!
— Но почему именно я? — слышу я собственный вопрос.
Ирина начинает сердиться:
— Прости господи, ну ничего толком не умеют!.. Видишь, под деревом накрыт стол, но угощать может только самый близкий родственник покойного. А кто здесь ближе ему, чем ты?
В разговор вмешивается Ион, мой двоюродный брат, который до сих пор спокойно сидел на завалинке с остальными могильщиками:
— Давай, Николай, а то совсем опоздаем. Начинать надо сегодня…
Я вспоминаю об отце. Где он? Пусть бы он их угощал. Эта мысль приходит мне в голову только на мгновение, потом я смиряюсь. Отец принес от колодца пару ведер воды, сел на завалинку и, добродушно и как-то виновато усмехаясь, скручивает цигарку. Он, кажется, до сих пор не понял толком, что случилось. Он почти ничего не слышит и потому уже много раз спрашивал, зачем собралось столько народу и отчего кричит мама. Ему отвечают на бегу, а то и попросту отмахиваются, но он только терпеливо улыбается. Время от времени он поглядывает на меня, и я думаю, что он радуется моему приезду и приезду остальных сыновей, которых, правда, пока не видно, но раз готовят столько еды, значит, они непременно появятся, и будет большой праздник… Я трясу головой и приглашаю могильщиков к столу:
— Прошу садиться…
— Да мы уж сели, — смеется один из них, которого я не узнаю.
А остальные вот кто: двоюродные братья Ион, Петря, Савуня, соседи Думитраке, Ионикэ, Скридон, Антон…
— Что я должен делать? — спрашиваю я. Садиться с ними за стол как-то неловко, а без дела стоять тоже глупо.
— Если нальешь нам по стакану, мы с удовольствием выпьем, — говорит все тот же могильщик. — Что, не узнал?
— Простите, нет.
— И не стыдно тебе? — подскакивает женщина, которая давеча спрашивала у Ирины, помыла ли она горшок. — Это же мой муж!
Да, мне стыдно, но я не узнаю ни его, ни ее. Я разливаю вино в стаканы, а Ирина, которая, видно, внимательно следит, что делается за столом могильщиков, кричит издали:
— Ох, парень! Так нельзя! Все должны пить из одного… — И накидывается на сидящих: — Вы-то знаете, а молчите. Вам хоть бочку налей каждому — вы радоваться будете. А тут не свадьба все-таки…
Никто не сердится, даже наоборот. Могильщики смеются, садятся свободнее, придвигают к себе тарелки, едят, однако и про вино не забывают — каждый краем глаза поглядывает, где находится стакан. Первым пьет Антон, потом я протягиваю вино Ионикэ, нашему соседу:
— Помяни, Ионикэ, моего брата…
— Вечная память, — отзывается он, без лишних церемоний несет стакан ко рту и залпом выпивает.
— Полегче, — смеется незнакомый могильщик, — нам сегодня еще работать.
Ионикэ краснеет, остальные хохочут, словно не о похоронах идет речь. Я понимаю, что это не со зла, — живые люди. Смеются, едят, но и о деле помнят.
— Если сегодня по колено выкопаем, и то хорошо, — говорит мой двоюродный брат Ион.
— Можно и по локоть, — замечает незнакомый могильщик, копаясь вилкой в тарелке со студнем.
— Сегодня, по обычаю, начнем, а заканчивать можно и завтра. Пока привезут тело… Кстати, когда его привезут?
Я не знаю, что сказать.
— А я говорю, — незнакомый могильщик кладет вилку и берет стакан: пришла его очередь, — а я говорю, можно хоть на ладонь выкопать, ей-богу. Я в нынешнем году уже девятерых схоронил, и, верьте слову, ни один пока не встал…
Могильщики опять невольно ухмыляются, но потом вспоминают о моем присутствии и становятся серьезными:
— Ладно, пей, пора идти…
Я наливаю двоюродному брату Петре:
— Помяни…
— Да будет ему земля пухом, — вздыхает он. — Не думал я, что судьба приведет копать могилу Володьке.
Слезы опять подступают к моим глазам, и вдруг я снова слышу крик мамы. Она было затихла на какое-то время, а теперь кричит еще сильнее, чем раньше.
— О господи! — вездесущая Ирина бросается куда-то в глубь двора. — Говорила же, чтобы смотрели за ней…