— Знаете его?
— Как не знать!
— Говорите.
— А правда, что приехали его сестры?
— Должны были приехать.
— Говорят, к его маме вызвали доктора… бедная!..
— Что еще скажете?
— Что тут скажешь…
Я слоняюсь по двору, в голове у меня сумбур и кавардак — слова, крики, вздохи, опять слова.
— Конфет и печенья до сих пор не купили!
— Купили!
— Кто купил?
— Николай ходил в магазин.
— Да нет, он на кладбище, с могильщиками.
— Вернулся уже, вон стоит.
— Ладно, купили и купили… А со стульями как?
— С какими стульями?
— Господи, словно и не хоронили никогда! Стулья… для поминального стола!
— Надо спросить тетушку Екатерину, она все знает.
— Оставьте ее хоть сейчас в покое… ох, она же нас слышит!
— Берите столы, берите стулья… все берите… Володенька, сыночек, что же ты натворил?! Когда ж мы теперь свидимся, Володенька?!
Мама — в слезы, за ней еще кто-то.
— Володька, братец милый!..
— Слышь, а кто это там завывает в доме? По голосу что-то не признаю…
— Это Аника, Мирона дочь… тетушки племянница.
— Володя, ягодка мамина…
— Володя, братец ненаглядный…
— Выведите оттуда Анику! Или велите замолчать… от ее воя и тетушке худо…
— Аника!
— Нет, ты не кричи, а ступай туда и тихонечко ее выведи.
— Аника, перестань, бога ради, дура несчастная! Делать тебе нечего? Займись пирожками.
— А чем я, по-вашему, занимаюсь?
— Вот уж не знаю… только рот закрой, поняла?
— Бабы, а начинка для голубцов готова?
— Боже мой, ведь рису не взяли!
— Взяли, взяли… взяли конфеты, печенье и рис. Николай принес.
— Да ведь Николай на кладбище с могильщиками… Нет я совсем запуталась, здесь он…
— Веруца, Мария, присматривайте за мамой!
— Володя, что же ты наделал, Володенька?!
— Аника, сказано тебе — молчи…
— Валерьянки, валерьянки дайте!
— Мама, мама!
Рыдает Веруца, рыдает Мария… Пришел доктор из больницы, склонился над мамой, велел всем отойти и сказал, что ничего страшного: обыкновенное горе. Он дал маме понюхать нашатыря и посоветовал уложить ее, Я бросаюсь на помощь, но женщины отстраняют меня. Отец снова несет воду от колодца. Он сегодня весь день носит воду. Притащит пару ведер, женщины разольют их по горшкам и кувшинам, и он опять плетется к журавлю. Идет и пошатывается. Увидев меня, вздрагивает. Он принимает меня за Володю, он растерян. Смотрит налево, смотрит направо, словно ищет, куда бы скрыться от призрака, роняет ведра, поднимает их и спешит дальше. Мне хочется уйти за дом, в сад, но Ирина хватает меня за рукав:
— Калачи! Что слышно с калачами?
— Еще утром заказал, — отвечаю я, потому что вроде помню, что заказывал. И вдруг начинаю сомневаться. Заказал или только хотел заказать? У нас в пекарне калачи не пекут, только хлеб. Калачи нужно заказывать в Негуренах, за рекой. Калачей надо больше сотни, а испечь их — нелегко. Мама сказала, чтобы я делал что хочу, она уже больше ничего не может, а родственницы и соседки вроде бы готовы были взяться, но решили, что все же лучше будет заказать калачи в Негуренах. Так чем же кончилось?.. Ах да, помню, точно заказал, опять благодаря Владимиру. Он еще на кладбище спросил, как с калачами, и мы вместе отправились за реку. Господи, кажется, целый год прошел! И что же нам ответили в Негуренах?..
— Смотри, сынок, за калачи отвечаешь ты, нам, женщинам, некогда…
— Я заказал, все будет в порядке. Завтра утром надо съездить забрать.
— Как это — съездить? Они сами должны привезти! У них есть машина. Когда у Бакю сын погиб…