А перед ним — еще кто-то. С трубой.
Скрипка, тромбон, барабан, труба. Теперь их четверо.
А сзади поспешает пятый, вернее — пятая: женщина на велосипеде с волынкой за спиной.
Соединившись, музыканты бегут еще сколько-то и вдруг останавливаются, словно по команде, рассаживаются на траве и берут инструменты.
— Раз-два… отсчитывает такт босая ступня Аристела. — Три!
Жаворонком запевает скрипка.
Подхватывает волынка.
Звонко разливается труба.
Старается тромбон.
Бухает барабан.
И все вместе рождают буйную, яростную, светлую музыку — знаменитую молдавскую сырбу.
— Разыгрались? — Аристел опускает тромбон. — А теперь давайте…
— Едет! — маленький Кирикэ указывает колотушкой в сторону приближающейся телеги.
Музыканты вскакивают, переглядываются, бегут.
Телеги не видно.
На этот раз они усаживаются на лужайке, окруженной высокими кустами шиповника.
— Раз… два… три!
Звучит другая мелодия, нежная, томительная, протяжная. Это старинная дойна. Музыканты играют, закрыв глаза, позабыв обо всем на свете, и, конечно, не замечают, как приближается и останавливается в кустах лошадь с телегой.
«Хватит!» — раздается неожиданно чей-то властный голос.
Музыканты вздрагивают, но продолжают играть.
«Хватит, сказано вам! — настаивает голос — Возвращайтесь!» — Он доносится из рации, лежащей в телеге.
— Нет, Лисандру, — возражает Кирикэ, — у нас репетиция.
«Да?» — в голосе появляется ирония.
— Да! — решительно отвечает волынщица Каталина и, бросившись к рации, переключает какие-то кнопки.
Музыканты снова начинают играть.
Теперь голос им не мешает. Зато, как по волшебству, включаются все сельские динамики, и из них льется чарующий, властно овладевающий сердцами напев дойны.
Замер с поднятыми руками дирижер у Дома культуры.
— Они…
Оцепенела женщина, доившая корову во дворе.
— Они…
Застыла, как изваяние, юная девушка в окне.
— Они…
Окаменел парень, возившийся в моторе своего грузовика.
Заслушался у рации в правлении дед Лисандру.
— Красиво… — мечтательно говорит кто-то из музыкантов большого оркестра.
— Безобразие! — взрывается дирижер. — Работать не дают! Все, фестиваль провален!.. Лисандру!
Сторож выглядывает из окна:
— Включать?
— Включай!
Динамик в телеге разражается чудовищным грохотом, визгом, треском, шипением, криками, вавилонской смесью речей на чужих языках.
Суслики, столбиками стоявшие в поле, ныряют в норы.
Играть невозможно.
Трубач от возмущения бросает трубу и, не оглядываясь, шагает прочь. Товарищи бегут за ним вдогонку, умоляют вернуться. Но он неумолим.
«Достаточно? — спрашивает голос Лисандру. — Или еще добавить?»
Музыканты сникают, подбирают инструменты, Аристел захватывает и трубу ушедшего товарища.
«Вот так-то! — заключает голос — А теперь прослушайте сегодняшний наряд… Где тут у меня записано? Ага, есть! Итак, спасательная команда…»
— Слушай! — не выдерживает Кирикэ. — Ты уже завтракал?
«Завтракал», — озадаченно отвечает голос.
— А мы нет!.. Поехали, братцы…
Кирикэ, Аристел и Илие забираются в телегу. Волынщица Каталина остается верна велосипеду.
Лошадь трогает.
Двор Аристела.
Посреди двора — телега со злополучной рацией.
Лошадь «завтракает», деликатно обгрызая кукурузные початки. Долговязый Аристел сидит на пороге, как будто безучастно прислушиваясь к музыке, доносящейся из центра села. Но босая нога, отбивающая такт, выдаст его волнение.
— Что ж это такое?! Солнышко только взошло, а проклятая телега уже тут как тут! — сердится жена Аристела, появляющаяся на пороге с сонным мальчиком на руках. Она сажает его на завалинку рядом с двумя старшими братьями, спящими сидя. Исчезает в доме и выбегает оттуда со стопкой учебников, которые и сует без разбора детям: малышу — физику, а большому — букварь. — Аристел, ты слышишь, что я тебе говорю?!
Аристел не слышит.
Шлеп, шлеп, шлеп — стучит его босая ступня по ступеньке.
— Тьфу! — он неожиданно вскакивает. — Ты только послушай, как фальшивят!
— А как? — недоуменно спрашивает жена, мешая мамалыгу на летней плите под навесом.
— Ну разве это кларнет? — возмущается Аристел. — А тромбон… Где он? Пискля какая-то, а не тромбон!
— Нет, Аристел, — вздыхает жена, — ребята стараются. Это ты стал злой… сущий пес. Тебя завидки берут, вот что. Зависть грызет, потому что они на фестиваль едут, а вы… скоро и совсем играть перестанете!