Аристел опять не слышит — он весь в музыке.
— Видишь, опять соврал! — его ступня замирает. — При чем тут фестиваль?! Нет, играть так играть!
Он срывает травинку у себя под ногами, особым образом зажимает между пальцами, подносит к губам и…
Даже листья на деревьях пускаются в пляс!
Аристел еще пуще расходится — бросает травинку, хватает бутылочную пробку, валяющуюся на крыльце… Пошел, пошел, да как пошел!
Жена и та бросает скалку и запевает:
— Понятно? — заключает Аристел.
— А что тут понимать, — упрямится жена, — когда они совсем другое играют!
— То-то и оно, что другое! Туш! Туш! Туш! С утра до вечера!.. Вот опять, э-эх! — Аристел не знает, куда себя девать от волнения, хватает ведро с водой и окатывает детей: — Подъем, гвардейцы!
Малыш трясет головой, бежит к рации и, мигом нацепив наушники, кричит:
— Штирлиц слушает!
— Ишь ты! — Аристела развеселила выходка его любимца.
— Молоко! — жена бросается к плите.
Рация оживает:
«Алло, алло! У кого телега? Уже позавтракали?»
— Опять привязываешься! — злится Аристел. — А мы, может быть, играем сегодня! Наняли нас!
«Да?» — в голосе Лисандру явственно слышится недоверие.
— Да! Представь себе! На свадьбе играем! А председатель обещал освобождать нас в такие дни! Понял?
Рация замолкает на минуту. Потом — с колебаниями:
«Тогда я так и доложу председателю…»
Теперь замолкает Аристел.
— Постой… — мямлит он наконец.
«А-а, хитрите! — вновь наступает голос — Так слушай! Первое: с нынешнего дня рация будет находиться при вас постоянно».
Аристел не слушает, ищет себе занятие. Поднимает с земли пустое ведро, ставит его вверх дном на завалинку, берет веник, бросает его…
«Второе, — продолжает голос из рации. — Сегодня направляем вас на пшеницу».
— Как — на пшеницу?! — вскидывается Аристел. — Зеленая ведь еще!
«Третье, — гнет свое голос. — Пшеница уже почти поспела. Через неделю пойдут комбайны, а вам надо будет спрямить уголки полей. Комбайн не человек, везде не пройдет…»
— Ты что, Лисандру, шутишь? От скуки люди чего не придумывают! Неужели нам серпы в руки брать?
«Четвертое. Это приказ председателя. Если хочешь, я его позову…»
Аристел, потеряв самообладание, заносит над рацией ведро, но тот же голос останавливает его:
«Пятое. Не вздумай сломать рацию. Кучу денег стоит…»
А тут еще во дворе появляется незваный гость — сосед Игнат.
— Вспомнил! Вспомнил! — кричит он. — Запиши поскорее!
И расхаживает взад-вперед, обхватив лоб ладонью.
— Что писать? — не понимает Аристел.
— Молчи, тащи тетрадь!.. Сейчас услышишь. Старую песню вспомнил!
— Не надо писать, — говорит Аристел, — я и так не забуду. Пой.
— Сейчас… — Игнат набирает воздуху в грудь, поднимает руку и…
— Что же ты?
— Забыл!.. Забыл, будь я проклят! Понимаешь, Аристел, из дома выхожу пою, со двора иду — пою. Как к колодцу… жену вспомню все, там и теряю песню! И так всегда… Ох и задам же я ей! Извини, пока!
Игнат исчезает.
Аристел сердит. Ногами открывает ворота, запрягает лошадь, снимает косу с ветки дерева, бросает ее в телегу Туда же летит труба, зато тромбон бережно, как ружье, закидывается за спину… кажется, все.
— Н-но, скотина!
Катится телега по сельской улице. Аристел с тромбоном за спиной идет рядом. Большой оркестр в центре наигрывает классическую «Рио-Риту».
— Чего скалишься? Жизнь моя нравится? — задиристо спрашивает Аристел односельчанина, выглянувшего из-за ограды.
— Что мне до твоей жизни? — пожимает плечами односельчанин. — И вообще при чем я?
— Ни при чем?
— Нет.
— Почему ж ты меня не пригласил на свадьбу к сыну? Или, думаешь, мы бы плохо играли?
— Я бы пригласил, но ты ведь знаешь теперешнюю молодежь… Им подавай эстраду, ансамбли.
— «Абба», липси-пипси, — кривляется Аристел, — «бабушка, бабушка!» Где ты видал, чтобы у нас на свадьбах танцевали чарльстон?
— Ну не понимают они старинных песен!
— Что же, выходит, пропадать добру? — Аристел достает из-за пазухи толстую потрепанную тетрадь. — Если бы ты знал, сколько песен здесь! И все наши! Деды и прадеды их пели! Это наша жизнь. Если хочешь знать, все село строено на этих песнях! Пели — и строили! Пели — и пахали! Пели — и погибали! А какие годы были! Кто, кроме песен, напомнит о них людям?! Но ведь их надо петь, понимаешь? Иначе они потускнеют в памяти, забудутся, умрут. Ты же сам слышишь, что играет ихний оркестр…