Однако после женитьбы оказалось, что Кэйко весьма своенравна и к тому же избалована родителями. Поэтому и к мужу, и к близким друзьям она относилась с откровенной расчетливостью. Именно из-за Кэйко у них все еще не было ребенка: она не хотела полнеть. Но родители и в глаза, и за глаза обвиняли его. Иногда жена вдруг вызывала в нем острую злость. Все-таки ее характер любого мог вывести из себя. Но в то же время он только сильнее привязывался к ней, сам не понимая почему. Может быть, из-за того, что после замужества в ней проснулась необыкновенная чувственность. А может быть, потому, что она была так женственно капризна в домашних делах: подолгу бездельничает, но раз уж возьмется за дело, то все у нее выходит и умно, и ловко…
Когда Кэйко начала влезать в вечернее платье, за вырезом комбинации мелькнули маленькие груди; он протянул, руку и легонько ущипнул ее за сосок.
Кэйко подняла на него блестящие глаза, наморщила носик и засмеялась.
Он оделся и, пока жена надевала золотые серьги и колье, первым вышел из спальни. Из передней пошел уже не крытым переходом, а сразу во двор и оттуда на стоянку. Сев в машину, он не спеша развернул ее, чтобы удобнее было выезжать. Тут подошла Кэйко и уселась на переднее сиденье.
Машина покатила вдоль канала. По берегу его тянулись такие же лесоторговые предприятия. В нижнем течении канал выходил на огромный лесосклад, а затем вливался в воды Токийского залива.
Там, где бетонированное шоссе под прямым углом пересекало узенький канал, они повернули налево и поехали к причалу, выросшему на засыпанном участке моря, километрах в трех от фирмы.
Мягкий свет весеннего солнца незаметно пошел на убыль, уступая место густой вечерней тени. На причале тускло блестели проволочные заграждения склада контейнеров да светились в закатных лучах стальные двери холодильных камер.
У обочины этого широкого шоссе и возвышался пятнадцатиэтажный дом, в котором они обзавелись новой квартирой.
Дом был отделан плиткой кирпичного цвета, ограды балконов, окна были выдержаны в элегантном западном стиле. В таком же духе подъезд, и вестибюль, и лифт. Он поднимался к себе на девятый этаж во второй раз – первый раз был, когда они перевозили вещи. Уж конечно, сказал он себе, все это и правда стоит столько, сколько говорит Ясуэ.
Однако в глубине души он чувствовал, что квартира ему не по вкусу. Он вырос в деревне на реке Накагава, все студенческие годы и первые годы службы прожил в нужде, полагаясь только на себя, и в этом доме, новехоньком, словно с витрины, не знал, куда ступить. В первый раз он было заколебался: квартира отличная, может быть, здесь и в самом деле лучше, чем в домике при конторе. Но тесть и теща жили прямо за стеной, и когда он увидел, что Ясуэ во время ремонта велела пробить к ним сквозную дверь, пускай и с замком, то совсем пал духом.
– Наконец-то! Что ж так поздно? – В новом жилище их уже встречала мать, выбежавшая из маленькой гардеробной.
В дверях просторной гостиной виден был Нисина, молодой управляющий, не достигший еще и сорока; он давал какие-то указания двоим незнакомым мужчинам, очевидно рабочим. Рядом рослый Нобутакэ занимал беседой ранних гостей.
– И вовсе не поздно. Что вы, мама, паникуете, – ответила Кэйко. – Уже решили, где будут инструменты? – И, приподняв обеими руками длинный подол вечернего платья, она быстро прошла по коридору в гостиную.
– Чурки привез? – спросила Ясуэ у зятя, подойдя к нему вплотную.
– Привез. – Он снова поднял принесенный с заднего сиденья машины картонный ящик, который поставил было на кафельный пол.
– Там, в гардеробной, лежит шелк, Нисина принес, заверни, – сказала Ясуэ, слегка прикрыв глаза вместо кивка. От ее длинного черного платья исходил горьковато-сладкий аромат травных благовоний.
Ясуэ была выше среднего роста и хорошо смотрелась как рядом с мужем, так и рядом с ним. Судя по всему, она тщательно следила за собой и прилагала большие усилия, чтобы не полнеть; это ей удавалось, но только отчасти. Издали ее фигура, большие глаза, полноватые губы никак не позволяли предположить, что этой женщине уже сорок семь; ей давали от силы тридцать пять. Но сейчас, вблизи, было видно, как заплыли жиром веки и подбородок, как глубоки морщинки у глаз, а под густой косметикой угадывались пятна на щеках.
Однако, познакомившись с Ясуэ, он открыл для себя, что даже морщины и пятна, оказывается, могут быть привлекательны. Трудно сказать почему. Наверное, была в этой женщине какая-то скрытая духовная сила. Может быть, сказывалась та уверенность в себе, благодаря которой она, дочь заместителя управляющего провинциальным банком, обратила на себя внимание папаши Нобутакэ и до сих пор оставалась опорой мужу и фирме…
Как и велела Ясуэ, он отнес ящик в гардеробную и стал искать шелк, что принес Нисина, но темная маленькая комнатка была завешана верхней одеждой гостей, заставлена их вещами и подарками, и шелка нигде не было видно.
Он отправился в гостиную – пускай Нисина сам вспомнит, куда он его дел. Просторная комната с обтянутыми белой материей стенами и серебристо-серым ковровым полом сливалась в единое целое с гостиной родителей благодаря распахнутым двустворчатым дверям – места было предостаточно. Повсюду были искусно расставлены столы и стулья, на столах красовались закуски и графины с винами и соками. Угощение обеспечивал французский ресторан, постоянной посетительницей которого была Ясуэ. Оттуда пригласили повара и официанта. Белый костюм официанта то и дело мелькал в дверях.
Назначенный час уже подошел, и гостей становилось все больше. Ясуэ встречала их в передней. Пришли и мальчики из оркестра со своими громоздкими инструментами; Кэйко развила кипучую деятельность по их размещению рядом с роялем. Играла Кэйко не блестяще, но ее больше волновало, скорее, качество инструмента и настройка, поэтому целый угол комнаты занимал американский рояль. Перед роялем был установлен квадратный стол, накрытый белой скатертью, на нем стоял большой фигурный торт с гербами в виде мандаринов.
Нисина, однако, все не попадался на глаза. Внезапно кто-то сзади похлопал его по руке.
– Ну как? Неплохой вечер, а?
Это был тесть, Нобутакэ. Он невозмутимо восседал в самом крупном из кресел и курил.
Его обычная манера разговора. Сам и пальцем не пошевельнет, но ведет себя так, будто все на нем держится. Причем с такой непоколебимой уверенностью, что кажется, он и правда так считает. Что в фирме, что в семье. В фирме Нобутакэ теперь нес только юридическую ответственность, а вообще всем заправляла Ясуэ, занимавшая должность заместителя, в последнее же время частично и он. Но Ясуэ никогда не демонстрировала этого и всячески подчеркивала главенство мужа. Нобутакэ со своей стороны, как будто ни о чем и не догадываясь, спокойно принимал этот порядок вещей, и посторонние, как правило, всему верили. Даже он сам порой вдруг задумывался: что, если Нобутакэ только притворяется, будто ни на что не способен, а на самом деле и Ясуэ, и он только исполняют его волю? Другие же если иногда и замечали что-нибудь странное, то, видимо, тут же об этом забывали.
– Я бы выпил, пожалуй. Можно уже наконец? – сдавленным от нетерпения голосом сказал Нобутакэ.
– Сейчас принесу. – Он взял со стола один из поданных официантом бокалов и протянул его тестю.
Глядя, как Нобутакэ цедит вино своими нездорового цвета губами, он подумал, что это лицо красноречиво свидетельствует о полном истощении сил, хотя тестю не было еще и шестидесяти. Сероватую высохшую кожу изрезали мелкие морщины, веки набухли, и только черные глаза еще чуть-чуть светились. Лицо ничего не выражало; скорее, обращали на себя внимание аккуратно причесанные остатки волос, дорогая рубашка и роскошный костюм.