— Тише, — попытался призвать к порядку сухонький, но его уже никто не слышал.
Когда командующий поднялся на постамент, а это был он — никаких сомнений, я едва не вскрикнула вслух, но вовремя сдержалась. Передо мной стоял Ругарин, вымытый, отдохнувший, наполненный силой. От прежнего беглеца из пограничного мира остались только жгучие карие глаза.
— Мы поймали нарушительницу, господин командующий — тут же доложил Марис, вытягиваясь в струнку перед Ругариным.
— Коллеги, благодаря возвращению верховного главнокомандующего, наше заседание сокращается, поскольку перевыборы отменяются, — объявил длинный. — Но давайте позволим коллеге Марису огласить решение трибунала.
— За перечисленные нарушения по законам Кресании заключенной полагается смерть, — озвучил Марис. Я с тоской посмотрела на Ругарина, вдруг ощутив себя виноватой — он ведь и так сделал все, что мог, дал мне шанс, который я глупо упустила.
— Нет, — произнес главнокомандующий.
— Нет? — пискнул сухонький и тут же закашлялся, старательно делая вид, что не задавал этого вопроса.
— Нет, — повторил Ругарин, и в зале воцарилась тишина. — Мы не будем напрасно растрачивать такой ресурс. Мы предложим Оле из Анка убежище в Кресании, достойную жизнь и обучение. Катастрофа, свидетелями которой мы стали, случилась лишь потому, что в Гаке не отнеслись к ее феномену с должным вниманием. Кресания не допустит подобной ошибки.
Послышались одобрительные возгласы в зале.
— Вы принимаете наше предложение? — обратился он ко мне.
От изумления я смогла только кивнуть. Зал в ответ вновь разразился апплодисментами.
— Блестящее решение, — покивал сухонький. А Марис лишь глотал воздух широко раскрытым ртом, но так ничего и не сказал. Ни одному его плану не суждено было сегодня сбыться.
— На этом считаю заседание закрытым, — объявил командующий, и заседающие стали подыматься из-за стола. В зале началось движение, и струйка бурно обсуждающих новости магов потянулась к выходу.
Я не проронила ни слова, пока меня конвоировали в главный корпус. И продолжала молчать, даже когда двери за мной закрылись, и посторонние остались с другой стороны.
— Недовольна, что не дал тебя вздернуть? — первым заговорил Ругарин. Наедине со мной он общался в той самой манере, что и раньше.
— Ты — глава кресанийцев? — проигнорировала я его вопрос.
— Верховный главнокомандующий, — поправил меня он.
Я смотрела на него, как на чудовище, как на истинного монстра, которым он и был. Этот человек напал на Гак, убивал людей, крушил города, перебил большую часть магов, уничтожил Паитона, Идриса и многих других, Дару, растоптал Сайруса. Если и можно было говорить о нарушении равновесия, то оно произошло с его подачи, под его руководством.
— Не смотри на меня так.
— А как я должна смотреть?
— Я ведь не считаю тебя монстром, несмотря на то, что ты сделала.
— Я сама считаю себя монстром, но не тебе меня судить.
— Послушай, — он присел на стол и обвел взглядом свой кабинет с картами на стенах и массивными стульями. — Во мне что-то изменилось после нашего маленького путешествия. Я иначе стал относиться к жизни. Потому что жизнь — это единственное, что противостоит…, - он пытался подобрать правильное слово, и я знала, какое.
— Тьме, пустоте, что за гранью, — сказала я за него.
— Верно, — согласился Ругарин. — Это сложно объяснить, но…
— Теперь ты бы не напал на Гак?
— Нет, — покачал головой Ругарин.
— Только Гаку от этого не легче, — ужалила я.
— Дону тоже, — не остался в долгу Ругарин.
Какое-то время мы молчали, каждый наедине со своими мыслями и скелетами.
— Мир? — первым поднял голову командующий.
— Мир, — отозвалась я, и аккуратно щелкнула по браслету на своей шее.
— Прости, — одного движения его пальцев хватило, чтобы ошейник слетел.
— Красиво, — произнес Ругарин, глядя на меня. Я не сразу поняла, что он говорит о деревьях. А когда всмотрелась, поняла, что они уже с меня ростом, только теперь ствол переливался не двумя энергиями воздуха и земли, как раньше, а еще и пламенем. Новое дерево росло в огне.
— Ругарин, — я посмотрела на мага, — ты же понимаешь, что не сможешь измениться? Тебе не позволят. — Я вспомнила Сайруса и решения, которые он принимал под давлением Совета. — Возможно, то решение, которое ты принял сегодня насчет меня, тебе простят и даже примут. Но ни твой трибунал, ни твои солдаты не позволят тебе оставить Гак в покое.
— Не позволят, — он не испытывал иллюзий на этот счет. — Все останется, как есть.