Вика посмотрела и спросила насмешливо:
— Ну, ударники, готово?
Сашка с Алешкой, увидев кашу, сморщили свои носы и объявили, что их дед варит не такую, а жидкую, а отец — и того жиже. Вика тоже добавила, что это «поросячье месиво» и Пашкин боров лопать не будет.
Павлуня вывалил варево в помойное ведро и посмотрел на гостью, в растерянности опустив руки.
— Ну, чего томишься? — усмехнулась Вика. — Тащи свою картошку!
— Есть хочим! — запищала Сашка.
Ей вторил Алешка:
— Хочи-им!
Ребятишки были сытые, как хомячки. Кричали они весело, норовя переорать друг дружку. Женька послушал, поглядел и вдруг вспомнил, что он не приготовил уроки к школе. Павлуня умоляюще посмотрел на товарища, но тот, пряча глаза, торопливо оделся и убежал.
— Заткнись! — приказала Вика своим близнецам. — На улицу марш!
Радостно завизжали Сашка с Алешкой и, схватив в охапку свои шубки да шапки, притащили их к матери.
— Сами не маленькие! — отмахнулась она.
Павлуня подумал, что одевают малышей, должно быть, тоже дед да отец, и опять пожалел Модеста, а вместе с ним немного и Ивана Петрова.
Сашка с Алешкой со своими шубками стояли теперь перед ним, глядели требовательно. Хозяин принялся одевать их, но дело не ладилось.
— Вот чучело безрукое! — проворчала она и начала ловко управляться со всеми этими шубками, платками, ребятишками, валенками и шапками.
Сашка с Алешкой волчком крутились под огневыми руками матери, попискивая, как котята. В момент снарядив их, Вика сунула каждому по куску хлеба с маслом и выпихнула на свежий воздух. Покончив с этим делом, пояснила Павлуне:
— Я все могу, ты не думай! Только хочу моего дурня к делу приучить!
Павлуня про себя поздравил Модеста и с «дурнем».
Он хотел спросить, думает ли Вика одеваться в дорогу, но постеснялся. А гостья, по всему видно, никуда ни ехать, ни идти не торопилась. Скрестив на груди белые руки, она опять замерла у окна, простоволосая, неумытая. Павлуня слышал, как она еще раз пробормотала:
— Двенадцатое, говоришь? Ладно, подождем...
Хозяин принес картошку, вымыл ее, уселся чистить.
— Господи, чистильщик!
Она с досадой выхватила у парня нож, но сделала это так сердито, что порезалась.
— Чучело! — озлилась красавица и засунула палец в рот.
Павлуня засуетился: разыскал у матери аптечку, высыпал содержимое на стол. Содержимого было немного: пузырек йода да горчичники. Марья Ивановна сроду не болела, а если случалось ей простыть, то лечилась чаем с медом либо горячими щами. «Хорошо вспотеешь — хворь одолеешь!» — говаривала она, потея над тарелкой.
Не найдя бинта, Павлуня отыскал шелковый носовой платочек и принес его заправщице, страдальчески изломав брови.
— Отстань! — отпихнула она его руку с платочком. — Масла давай! Так! Ложи на сковородку! Да морду к огню не суй — обваришь!
Павлуня неслышно отошел в сторону. Печально смотрел он на золотоволоску: «Хорошо, когда она молчит».
Скоро картошка была готова. Вика поставила ее на стол и велела хозяину позвать «этих обормотов».
Двор был истоптан, посреди него валялась бочка, но сами близнецы пропали. Вдруг раздались глухие удары, и тут же послышался раздраженный голос боровка.
Павлуня поспешил на шум. Сашка с Алешкой за сараем тешились тем, что лупили по стене лопатой и веселились, когда боровок протестовал.
— Домой зовут, есть, — сказал Павлуня, отбирая у близнецов лопату.
Они понеслись с визгом. А хозяин, проходя мимо сада, увидел на коре старой яблони такие глубокие раны, что сердце его сжалось. Он понял, что Сашка с Алешкой били по стволу той же лопатой, и убрал, проклятую, подальше в сарай. Потом потрогал рукой дерево, покачивая головой и не торопясь в дом, куда веселыми медвежатами убежали близнецы. Подышав волей, побрел к себе.
Вика уже сидела за чаем. Сашка с Алешкой, расправившись с картошкой, грызли яблоки и пихали друг друга под столом ногами. По всему было видно, что это здоровые, резвые дети, с хорошим аппетитом. Глядя на них, Павлуня еще раз от всего сердца посочувствовал и толстому Модесту с его бакенбардами, и тощему Ивану с его умными речами.
— А ты чего же? — равнодушно спросила Вика, отодвигая чашку и отдуваясь. — Чай вон остался.
Павлуня засмущался:
— Ничего, я потом, после...
Не мог же он позволить себе жевать при даме!
— Ну, как знаешь.
Сытая Вика заняла свой пост у окна, голодный Павлуня вышел во двор. Он отыскал молоток, гвозди и, приставив лестницу, полез на крышу сарая. Здесь, высоко над миром, было тихо и морозно. Плыли облака. Сашка с Алешкой сидели в доме.