— С днем рождения тебя.
— Вот черт! Как узнал?
— Сама ты ведь... Число все спрашивала... Тринадцатое сегодня...
Лицо ее мгновенно преобразилось — стало резким, глаза блеснули, сжались губы.
— Трина-адцатое, — протянула она. — Ну, миленок, погоди...
Вика приказала Павлуне «чертом лететь за водой».
— На работу мне, — виновато сказал он.
На это гостья пренебрежительно ответила:
— Черт с ней!
Пока хозяин бегал за водой, пока искал Вике тряпку да мыло, часовая башня в комнате Марьи Ивановны отбухивала свои полновесные минуты. И как ни спешил потом Павлуня, все равно у мастерской он появился позже всех. Женька метнулся к нему:
— Ну как твоя мадам? Не сбежала?
— Да нет...
Павлуня вдруг, беспокойно завертел головой:
— А Модест, Модест где?
— Там он, — указал рукавицей Женька. — В мастерской, на ремонте.
Павлуня поспешил в мастерскую. Там, на яме, застыли трактора, неторопливо копошились люди в черных халатах. У крайней машины сосредоточенно работали Модест, Боря Байбара и Саныч. Странный вид имел этот трактор без гусениц и кабины. Двигатель его стоял отдельно на стенде, поблескивая смазкой.
Модест оглянулся.
— Пришел, — смущенно пролепетал Павлуня. — А я думал...
— Я обещал! — ответил Модест и полез в смотровую яму, под свой трактор.
Напрасно Алексеич, присев на корточки, силился увидеть между катками его лицо.
— Поезжай на склад — гусеницы привезли! — отдал приказ новый звеньевой.
— Нажили начальство на свою голову! — сказал Женька, а Боря подмигнул.
— Ладно, поехал я, — легко вздохнул Павлуня и, прихватив с собой Женьку, отправился выполнять приказ.
И весь день работалось ему здорово. Несколько раз забегал бригадир, спрашивал, как настроение у нового звена да как идут дела. Это было приятно. Заглянул «сам» и, не разглядев маленького Модеста в яме, кинулся шуметь на всю гулкую мастерскую, а когда звеньевой выглянул — смущенно притих и ушел. Женька смеялся, остальные — нет.
День прошел славно, и вечер нагрянул неожиданно. Ребята, сполоснув руки и скинув робы, выходили на улицу без слов.
Женька был очень доволен: они немало поколесили с Павлуней с утра — съездили на склад, в хранилище, еще в два-три места. Раньше Павлуня давал ему «покрутить» руль только на ровной, пустынной дороге, на малое время и без тележки. А сегодня Женька накрутился так, что чувствовал, как потяжелели мускулы на руках и приятно побаливали. Принимал он и самое деятельное участие в ремонте — тут больше помогал языком, чем руками.
У клуба разошлись. Павлуня с Женькой остались вдвоем. Они настороженно посматривали на окна Павлуниного дома — в них горел свет.
— Тут! — сплюнул Женька. — А ну, поглядим! — И он зашагал с видом самым решительным.
Вика сидела за столом, складно одетая, лихо подкрашенная, очень красивая и злая. Стол был накрыт той самой снежной скатертью с цветами по краям, которую Пашкина мать берегла пуще кошелька и на которую всегда сверху стелила пленку, чтобы не замарать. Теперь же прямо на скатерти, на нетронутом снегу, красовались закуски и вина. Поблескивали тонкие рюмки — гордость Марьи Ивановны. Она дрожала над ними мелкой дрожью и никогда на стол не ставила. Распластанная банка бычков в томате успела наследить, и Павлуня хмуро смотрел на желтые лужи.
Женька ничего не замечал, кроме торта, который возвышался посреди стола.
Нацеливаясь пальцем, он быстро спросил:
— Вкуснотища небось?
— Убери грязные лапы! — отрезала Вика. — Не время!
— Какие же они грязные? — обиделся он. — Соляркой пахнут! Не по тебе аромат, мадам заправщица?
— Пошел к черту! — отвечала она, становясь у занавески.
Вдруг Вика встрепенулась и бросилась к столу, поднимая ветер платьем:
— Мужики, садись! Идет!
— Нет уж, — отвечал злопамятный Женька. — У нас руки грязные.
А Павлуня ничего не сказал — он смотрел на дверь.
Что-то долго осиливает Модест четыре ступени, что-то медленно вытирает он ноги. Наконец вроде бы стукнуло в сенцах.
— Входи! — Вика подмигнула парням: — Сейчас я ему, милому, дорогому, вмажу!
Глаза у нее заблестели, Вика стала похожа на большую кошку, только с крашеными когтями.
— Входи, мы не кусаемся! — еще раз весело крикнула она и закусила губу в нетерпении.
Женька подбежал к двери, распахнул ее — вошла Трофимова кошка.
— Эй! — крикнул Женька в сенцы, ему ответила пустота.
Он бросился к окну и успел разглядеть под фонарем непокрытые кудри Модеста. Супруг медленно удалялся. Женька сказал с большим ехидством:
— Нету принца. Зря готовилась, графиня!