— Ты скинь рубашку, Юлюс. Я ее в речке намочу — вот увидишь, боль как рукой снимет. Ну сними же, Юлюс, не бойся.
— Там мои коровы в овсы забрели, Юлюс… — стал оправдываться я, подойдя ближе.
— «В овсы, в овсы»… — сердито передразнила Еруте. — Овсы ему дороже товарища.
Не выдержав ее осуждающего взгляда, я потупился и больше не оправдывался.
— Видал, чем его Дамийонас… — помолчав, показала Еруте на сломанный кнут. — Ты бы уже давно собачонкой скулил…
Оказывается, Дамийонас привязал к самой обыкновенной можжевеловой палке стальную проволоку.
— Куда этот забияка смылся? — разозлился я.
— Он там, — махнула Бруте рукой в сторону речки. — Всё, больше с ним водиться не будем. Ты тоже можешь убираться к своим коровам. Нам с Юлюсом и без вас хорошо.
— Думаешь, я с этим злыднем буду дружить?! — гневно воскликнул я. — Да я хоть сейчас пойду и накостыляю ему по шее!
Мне не терпелось отомстить Дамийонасу. Я схватил увесистую палку и побежал к речке разыскивать его. А тот, мучитель, оказывается, уже запасся колом побольше моей дубинки…
— Ты зачем, поганец, Юлюса избил? — спросил я не то чтобы зло, но не дружелюбно.
— А чего он у моих коров новые путы срезал?
— Откуда ты знаешь, что это его работа?
— Вот, полюбуйся, — протянул Дамийонас обгорелый кусок веревки. — Мы когда бомбу взрывали, Юлюс срезал и спалил.
— И правильно сделал! — выкрикнул я, отойдя подальше. — Не будешь больше скотину мучить!
— Но-но! — взвился он. — Получишь и ты у меня!..
— Катись ты, медведь с беличьей головой! — крикнул я на прощанье. — Сначала зубы спрячь, не то на старости лет и усы не помогут!
…А что мне оставалось делать? Ведь Дамийонас побольше меня, к тому же и палка у него увесистей моей…
Уж если между кем вспыхивают ссоры-раздоры и тут же гаснут, так это между подпасками-односельчанами, что каждый день пасут вместе.
Вот и у нас: покуда исполосованный Юлюс — ему первые два дня трудно было пошевелиться — хмуро отлеживался в холодке, мы с Бруте пасли его коров и на чем свет стоит ругали Дамийонаса, швырялись в него палками и шишками. Тот яростно отбивался. Он то и дело незаметно подкрадывался к нам с целой кучей шишек за пазухой, без зазрения совести обстреливал нас и убегал в другой конец леса.
Мы и не заметили, как наша вражда, наши стычки превратились в захватывающую игру. Дамийонас — страшный, неуловимый злодей, Юлюс — наш раненый командир, Еруте — сестра милосердия, а я воображал себя их отважным защитником. Один только Юлюс, покуда на его теле горели кровавые рубцы, хотел как следует отомстить Дамийонасу. Но, как и боль, понемногу проходила его злость. Кончилось дело тем, что он, присоединившись к нашей игре, велел мне перейти на сторону противника: дескать, недостойное это занятие сражаться троим против одного…
Ошарашенный столь обидным предложением, я сказал, что ни один уважающий себя воин не поднимет руку на раненого и тем более на бабу. Тут Еруте как набросится на меня:
— Сам ты баба! А ну убирайся к Дамийонасу! Я вот тебе так задам, гляди, штаны не потеряй.
— И вообще, Юлюс, — разочарованно сказал я ему, — больно ты эту касатку стал слушаться. Был друг, как и положено, а теперь… А ты, сорока, — поддел я и ее, — паси-ка лучше своих коз, а не нашего Юлюса!
— А мне Юлюс нравится, понятно? — зардевшись, как калина, прощебетала Еруте. — А тебе небось козы по душе? Паси на здоровье, мне не жалко.
Тут Юлюс как давай смеяться, как давай хохотать! А сам так и сияет от гордости… А мне все это — будто кнутом по сердцу. Елки-моталки! Ведь кому как не мне чаще всего доводилось за ее козами гоняться. Занесет их куда-нибудь нелегкая — стоит Еруте слово сказать, как я тут же за ними несусь.
— Заруби себе на носу, — пригрозил я, — больше я на твоих коз и не гляну!
Так и потащился я, точно меня клопомором посыпали, сражаться на стороне Дамийонаса. Да только ничего путного из нашей войны не получилось: драться Юлюсу было лень, а играть просто так у меня не было настроения. И разладилась у нас игра.
Слоняюсь туда-сюда, от скуки поганки ногой сшибаю, а сам голову ломаю, как бы это нам всем снова вместе собраться. Кто первый предложит помириться? Дамийонас тот рта не разинет — он сильнее всех с Юлюсом рассорился. А Юлюсу что?.. Ему и так хорошо. Неужели мне придется унижаться перед ними всеми? Дамийонаса и Юлюса я бы как-нибудь еще свел, а вот с Еруте и разговаривать не хочу. Сам не знаю почему, не хочу — и все.
Ладно еще, скотина наша в дружбе живет: жуют вместе, лежат тоже вместе — коровы и овцы — чуть не вповалку. А когда какая-нибудь чернуха или буренка, одурев от зноя и оводов, принимается носиться как ошалелая и, выражаясь по-нашему, «задирает кропило», — отмахиваясь хвостами, спасаются кто куда все остальные. Вслед за коровами живо вылазят из своих тенистых укрытий овцы и козы. Каждое стадо несется прямиком к своим хлевам, чтобы спрятаться там.