— Покукуй, тогда отдам.
— Гинтас! Я учителю скажу.
— Не скажешь…
— Болван, осел, тюхтя, больше никто!..
— Знаю, — говорит Гинтас. — К тому же «Кривоносый и Верблюд с телячьими глазами…»
Звонит звонок на перемену. Точно проснувшись, класс моментально оживает. Оглушительно хлопают крышки парт, и ребята, оттеснив замешкавшегося у стола учителя, опрометью бросаются к дверям. Гинтаутас выкатывает из-под парты мяч и, виновато ухмыльнувшись, косится на Алдуте.
— Хулиган! — бросает Алдона и с демонстративным видом остается плакать за партой. Но Гинтаутас все-таки уходит. Даже не обернувшись.
Едва дежурный с географическими картами в руках скрывается за дверью, Алдона подскакивает к парте, за которой сидит Гинтаутас, вытаскивает оттуда его старенький, потрепанный портфель, в котором белеет поллитровая бутылка с молоком, и лихорадочно роется в тетрадях, книжках… Ее записей нет как не бывало.
Тогда она выбегает на двор: а вдруг этот паршивец взял их с собой и теперь читает там? Но Гинтаутас увлеченно играет в волейбол. Где они еще могут быть? Что делать?
Звонок на урок.
Алдуте снова садится за парту, подпирает руками голову и внимательно следит за каждым возвращающимся в класс. Может, Зигмас? Он сидит в соседнем ряду. Ведь не могли же устроить такое свинство девочки, сидящие перед ней. Гинтас, по обыкновению, неопределенной ухмылкой отвечает на Алдонин взгляд, в шутку замахивается на нее мячом и садится на свое место.
— Эй! — слышит она минуту спустя. — Кто в моих книгах рылся?
В это время входит учительница английского языка. Гинтаутас дергает Алдону за косу:
— Ты обыск делала?
— Я.
— Гляди, — показывает он. В просветах между пуговицами его полосатой рубашки виднеется синяя тетрадка.
— Sit down, — говорит учительница.
— Негодяй! — бросает Алдуте Гинтасу.
— Jes… — спокойно соглашается тот.
Алдуте видит, что злостью ничего не добьешься.
— Гинтас, отдай, ну Гинтя́лис… — умоляет она.
Гинтас молчит. Немного времени спустя протягивает Алдуте записку: «Не проси, так скоро не получишь. Трофей еще не изучен. По дороге домой продиктую условия. Укрепляй свой дух и жди у речки».
После уроков Гинтаутас отправился к речке, остановился возле мостика, поджидая Алдону, и отыскал взглядом буквы «АБ», которые он в прошлом году вырезал на перилах. Алдуте наверняка не раз касалась перил своей нежной рукой, но букв, пожалуй, не заметила.
Гинтаутас вспомнил про тетрадку, и его снова охватило любопытство: захотелось прочитать ее от начала до конца. Но в это время показалась запыхавшаяся Алдона.
— Ну! Быстренько давай тетрадку сюда, и я пошла.
— Постой… — усмехнулся он. — Я еще не все прочитал.
— Ты не имеешь права это читать. Гинтас, ну отдай… Добром прошу.
Гинтас с нескрываемым восхищением глядел на ее губы, глаза, теннистые тапочки, белые носки и улыбался.
— Скажи, Гинтас, — продолжала она, — за что ты меня ненавидишь? За что терзаешь?
— Это ты ненавидишь, а не я…
— Брось хулиганить, отдавай скорей. Иначе я твоей матери пожалуюсь. К твоим родителям пойду, честное слово.
— Милости просим… На нашу косулю поглядишь…
— Сейчас о тетрадке речь.
— А мне так хочется, чтобы ты пришла… — у Гинтаса ни с того ни с сего запылали уши, и он перевесился через перила, будто желая коснуться ими воды.
— А если я пообещаю, что приду, отдашь? — спросила Алдуте.
— Вряд ли… Я для тебя наказание почище придумал.
— Наказание?! За что!
— В воскресенье в школе вечер — придешь?
— Не знаю, погляжу…
— Хочешь, не хочешь — придешь, — сказал он, теребя портфель. — Я буду ждать тебя тут ровно в полдевятого. Потанцуем… А потом я провожу тебя домой и верну твою тетрадку — не съем же я ее в самом деле…
— А если я не приду?
— Тогда попробую съесть… Буду хулиганом, дрянью, ослом и так далее.
Боясь, что Алдона, чего доброго, расплачется, Гинтас круто повернулся и, улыбаясь, пошел прочь. Пройдя довольно большое расстояние, он вытащил из-за пазухи тетрадь и, замедлив шаг, просмотрел написанное он начала до конца. За названиями государств и столиц шли цветочки, монограммы и смешные кривоносые рожицы, под которыми было написано: «Абориген», «Страшила» или еще какое-нибудь его прозвище.
Ему доставляло радость видеть на каждой странице упоминание о его персоне. Злые прозвища в Алдониной тетрадке казались Гинтасу забавными и приятными комплиментами. Ласковые, добрые слова отчего-то скромнее злых точно так же, как соловьи и жаворонки пугливее нахальных ворон или сорок. «Эй, ты, мокрая курица, — тычет он Алдуте в спину, — покажи решение задачки». — «На, — слышится в ответ, — только не заляпай снова своими жирными лапами…»