Стрелой весьма коварной
Амур меня изранил
И сладко отуманил
Любовию угарной.
В душе зажглись, поверьте,
Нежнейшие мечтанья.
И вот я шлю признанья
В лазоревом конверте.
Я – граф де Монто-Кристо,
Сгорая, жду награды…
Маркиза, Ваши взгляды
Прозрачней аметистов!..
«Опять пришел надменный вечер…»
Опять пришел надменный вечер,
Но в сердце темном тишина.
Вновь плачут матовые свечи
Злым стеарином у окна.
Без омерзительного страха
Я ухожу. Мой путь далек…
Мне сладок будет дымный запах,
Когда опустится курок!..
Из альманаха «Чудо в пустыне» (1917)*
О лошадях
1.
На улицы спустился вечер зябкий
И горестно мерцал в овальных лужах.
Сновали исполнительно лошадки,
Стараясь заслужить, как можно лучше,
Физическим трудом свой скромный ужин.
Уныло падал дождь, сочась из тучи,
И лошади, зевавшие украдкой,
Шептали про себя: «Как будет сладко,
Домой часов в двенадцать воротившись,
Овес сначала скушать, утомившись,
Затем уснуть, к коллеге прислонившись…»
2.
О, сколько самообладания
У лошадей простого звания,
Не обращающих внимания
На трудности существования!
Художник и лошадь
Есть нежное преданье на Нипоне
О маленькой лошадке, вроде пони,
И добром живописце Канаоко,
Который на дощечках, крытых лаком,
Изображал священного микадо
В различных положеньях и нарядах.
Лошадка жадная в ненастный день пробралась
На поле влажное и рисом наслаждалась.
Заметив дерзкую, в отчаяньи великом
Погнались пахари за нею с громким криком.
Вся в пене белой и вздыхая очень тяжко,
К садку художника примчалась вмиг бедняжка.
А он срисовывал прилежно вид окрестный
С отменной точностью, для живописца лестной.
Его увидевши, заплакала лошадка:
«Художник вежливый, ты дай приют мне краткий,
За мною гонятся угрюмые крестьяне,
Они побьют меня, я знаю уж заране…»
Подумав, Канаоко добродушный
Лошадке молвил голосом радушным:
«О бедная, войди в рисунок тихий,
Там рис растет, там можно прыгать лихо…»
И лошадь робко спряталась в картине,
Где кроется, есть слухи, и поныне.
Зеленые агаты*
Поэзы
Зеленые агаты
У королевы были глаза агатовые,
Чернели глаза и блистали.
А губы ее – бутоны гранатовые,
Прекрасного рыцаря звали.
Королева любила рыцаря бледного
И его взоры зеленые,
Агатами плененные,
В глубь агатов устремленные.
Королева, тайной искусства победного,
Хотела в поцелуе
Серебристые струи
Ветра ночного
Соединить,
И томить
Рыцаря снова и снова.
И еще королева мечтала.
Хотела.
Но промолвить не смела.
Королева желала,
Чтобы глаза ее черные
И рыцаря зеленые взгляды,
Упорные,
Слились, как наяды,
В опьянительном танце
Меж ветвей померанцев…
. . . . . . . . . .
Королева – это Мечта невозможная
И вечно тревожная.
Это Мечта моей жизни безумной
И шумной.
Королева – мой Сон.
Я пленен,
Всегда Я пленен сочетанием дивным,
Невозможным, но странно призывным.
Сочетаньем агатов, –
Вечерних Закатов,
С болотною тишью зеленой, –
Моею Мечтой до небес вознесенной…
И рыцарь зеленых болот
Поет
О глазах агатовой девы,
Ночной королевы.
А ночь – ветерком серебристым,
Душистым,
Целует болотные кочки,
И в болоте блестят огонечки…
«Мечта моя нежная…»
Мечта моя нежная,
Царевна прекрасная!
Какая ты снежная,
Какая неясная…
Душа бирюзовая
В глазах отражается,
Улыбка пунцовая
В них томно качается.