- Ты насчет мушкета?
- Нет, Ваше Величество, насчет самих мирцев. Если эти удивительные Новые Люди - всего лишь потомки мужчин и женщин с частичным иммунитетом к птертозу, не будет ли логичным допустить, что и среди наших детей есть такие?
- Может, и есть, - отозвался Чаккел без особой заинтересованности. Вероятно, родители поспешили от них избавиться, не слишком о том распространяясь. Впрочем, если иммунитет - скрытый, он никак себя не проявит, покамест на этих выродков не подействуют яды. А на Верхнем Мире птерта не ядовита.
- Пока, - напомнил Толлер. - Но если мы и дальше будем изводить бракку, шары обязательно изменятся.
- Ну, насчет этого пускай беспокоятся потомки. - Чаккел, точно кувалдой, постучал по столу кулаком. - А перед нами - другая проблема, и решить ее надо в ближайшие дни, а не в грядущие столетия. Ты понял? В ближайшие дни.
"Да, я тебя понимаю". - Мысленно Толлер уже поднимался в зону невесомости, в чертог хрустальной пустоты, рассекаемой искрами метеоритов, туда, где он побывал всего два раза в жизни. И не надеялся, что побывает еще.
Глава 5
Сон возвращался снова и снова, унося Бартана обратно в день полета.
Только что он привязал лодку и направился к побеленному известью дому. Внутренний голос исходил криком, умоляя остановиться, но Бартан не мог повернуть назад. Сняв с зеленой двери щеколду, он распахнул ее, и там, за порогом, поджидавшая его тварь неспешно тянула к нему единственное щупальце. Как и наяву, он отскочил назад и упал, а когда вновь заглянул в дверной проем, чудовище превратилось в ворох старой одежды на стенной вешалке. С реальностью сон расходился лишь в том, что передник продолжал апатично подманивать лямкой, и это шевеление, которое не мог вызвать мимолетный сквозняк, почему-то нагоняло больше жути, чем встреча с самим чудовищем.
На этом моменте Бартан всегда просыпался от собственного тревожного стона и с невыразимым облегчением узнавал вокруг себя обычный ночной мир. Но стоило опять заснуть, как все начиналось сызнова.
Вскоре он привык радоваться наступлению дня, хоть и вставал с закисшей усталостью во всем теле. По воле Тринчила он застолбил себе целый надел и каждый день работал до упада, готовя ферму к приезду Сондевиры.
Но когда на подновленном фургоне он ехал во владения семьи Форатере, солнечные краски утра, столь несхожие с мрачными тонами ночных страхов, взбодрили душу и начисто вытравили усталость.
Ночью прошел дождь, и воздух теперь был свеж, густ и сладок; дыша полной грудью, Бартан испытывал странное возбуждение, словно он вновь стал мальчишкой с мечтательным взором, когда будущее кажется озаренным вот таким же золотистым сиянием. И радость эта подогревалась мыслью, что будущее не обмануло его, оправдало врожденный юношеский оптимизм.
Жизнь - хороша!
Позволив синерогу брести не спеша, Бартан вспоминал обстоятельства, сделавшие этот день особенным. От мэра Кэрродалла пришло известие, что все заявки Тринчила благополучно зарегистрированы в главном городе провинции. Фермеры счастливы были занять готовые дома и расчищенные земли, и в Бартане видели благодетеля. Через двадцать дней он женится на Сондевире - дату назначил сам Джоп Тринчил. А сегодня вечером - праздник, поселенцы хотят отметить утверждение заявок, будет пир горой и танцы до глубокой ночи.
Вряд ли гулянка начнется в назначенный час, но обязательно разойдется, когда с окрестных наделов подтянется семейный народ. Бартан выехал из дому загодя, надеясь, что Сондевира поступит точно так же и у них будет несколько лишних часов. Они уже тринадцать дней не виделись, и Бартан истосковался по красоте ее лица, по нежности голоса, по головокружительным прикосновениям к ее телу. А может, она уже у Форатере? Едва подумав об этом, он подхлестнул синерога и вскоре достиг вершины небольшого холма, откуда глазам предстал широкий простор пасторальной безмятежности - картина, прекрасно подходящая его настроению. Ночной дождь оттенил синеву неба - тем яснее в нем виднелись несколько светлых завитков вдобавок к щедрому сиянию звезд. На горизонте проглядывали девственные луга, где ничто не шевелилось, кроме случайных отблесков от почти невидимых отсюда шаров птерты, кочующих по воле ветров. На полпути к ним, в бахроме вспаханных полей, расположилось поместье Форатере - несколько белых и серых прямоугольничков. Ферма эта стояла в центре поселения, поэтому Харро и Эннда Форатере предложили устроить гулянку у них.
Насвистывая, Бартан скатил фургон с холма по подсохшим дорожным колеям. Подъехав к самому большому - жилому - дому Форатере, он увидел возле хлева несколько фургонов, но повозки Тринчилов, в которой всегда ездила Сондевира, среди них не было. Пока, видимо, собрались лишь те семьи, чьи женщины вызвались помочь с приготовлениями к пирушке.
Уже был сооружен длинный стол, и возле него, праздно беседуя, стояла небольшая группа гостей. Поблизости с криками и смехом играла разновозрастная стайка детей, и взрослые не обращали на них внимания. Остановив фургон около хлева, Бартан понял, что они чем-то встревожены.
- Здорово, Бартан. Чего-то ты рано. - От толпы отделился краснощекий парень с жесткой щеткой соломенных волос на голове.
- Здравствуй... Крэйн. - Бартан не без труда припомнил имя этого молодца - у Харро Форатере было много домочадцев, в том числе несколько племянников, схожих возрастом и обличьем. - Рано, говоришь? Может, мне уехать и вернуться попозже?
- Да нет, все в порядке. Тут, понимаешь, стряслось кое-что, и маленько нам подпортило обедню.
- Что-то серьезное?
Крэйн, похоже, пребывал в замешательстве.
- Ты... зайди в дом, ладно? Харро просил. Мы уж было собрались за тобой верхового посылать, ан глядь - твой фургон с холма катит. - Он повернулся и отошел, прежде чем Бартан успел задать хоть один вопрос.
С растущим интересом Бартан поднялся на крыльцо. Харро Форатере был типичным крестьянином, обремененным большим семейством, - хитроватый неразговорчивый мужик сорока лет. В отличие от других поселенцев он не проникся симпатией к Бартану и если уж попросил его зайти в дом, значит, и впрямь случилось что-то из ряда вон выходящее. Бартан постучал в дверь, обитую рейками, переступил порог и оказался в большой квадратной кухне. Там, у другой двери, что вела, должно быть, в спальню, стоял Харро. К щеке он прижимал тряпку, и его лицу недоставало густого румянца - родовой черты всех Форатере.