В сознании Бартана сгущалась угрюмая тьма, по спине растекался холод, наводя на мысль, что окружающий солнечный мир – не более чем обман, что он переступил границу постижимого. Он внес Сондевиру в спальню и осторожно положил на кровать. Лоб у нее был прохладный, лицо, как всегда, чуть розовое, и казалось, что она просто-напросто спит. Он тряс ее, настойчиво звал по имени – безрезультатно. Он стащил с нее накидку и уже снимал сандалии, когда заметил крапинку засохшей крови на правой голени. Она сразу исчезла под нажимом влажной ткани, даже следа не осталось на безупречно гладкой коже. Бартан перевел дух: значит, это все-таки не укус одного из тех мерзких крошечных каннибалов. Но тогда что же? Ведь с Сондевирой что-то случилось, и он, как ни старался, не мог избавиться от мысли, что тут замешаны эти маленькие пресмыкающиеся. Может быть, они источают какой-то сильный яд, и человеку достаточно одного прикосновения, чтобы потерять сознание?
Стоя у кровати и глядя на неподвижное тело жены, Бартан ощущал, как в его душу закрадывается тоска. «Артунл прав, – подумал он. – Я был предупрежден – и смолчал. Я привел их сюда, и каков итог? Двое покончили с собой, один исчез, а может, убит. Дети рождаются мертвыми. Взрослые – кто спятил, а кто близок к этому. У всех – дикие видения, кошмарные сны. Друг идет против друга, добряк превращается в злыдня. А теперь еще и это! У Сондевиры – неизвестная болезнь, и земля исторгает из себя страшных тварей».
Гигантским усилием воли он взял себя в руки и попробовал хоть чуть-чуть возродить дарованный ему природой оптимизм. Он, Бартан Драмме, отлично знает: призраков и демонов не существует. И если не бывает злых духов, разве может быть злым место? Допустим, с тех пор, как секта Исконного Первородства осела в Корзине Яиц, ее одолевают неудачи. Но неудачи всегда рано или поздно кончаются, и начинается полоса везения. Артунл поступает глупо: нельзя бросать дело после того, как отдал ему столько сил и времени. Надо вести хозяйство и ждать, когда все переменится к лучшему. В общем, Бартан знает свой долг: быть рядом с женой и делать все, что в его силах, ради ее выздоровления.
Он уже устроился на своей половине кровати и приготовился войти в роль ночной сиделки, но тут мысли его снова вернулись к жутким гадам, чье появление предшествовало таинственному несчастью с Сондевирой. Здесь, на Верхнем Мире, люди встретили много любопытных форм жизни, в том числе и в высшей степени неприятных на вид, – но таких гнусных, как эти, несомненно, должны были обнаружить давным-давно. Пожалуй, Бартан оказался слишком скор на расправу, не стоило идти на поводу у инстинкта. Если он увидит еще одного уродца, то уже не поддастся отвращению. Поймает страшилище и отнесет кому-нибудь, кто знает толк в местной живности.
Бартан приподнял безвольную голову Сондевиры, направил на нее поток своей жизненной силы и держал так, пока его не встревожило какое-то тихое царапанье. Он склонился набок и напряг слух. Звук был едва различим, но Бартан сумел определить, что он доносится из-за двери. Недоумевая, он встал и в несколько шагов пересек спальню и кухню. Полоска яркого света между дверью и полом нигде не прерывалась, но Скреблись по-прежнему. Он отворил дверь, и с притолоки, задев его по щеке, упал кто-то скорченный, извивающийся.
Бартан не удержался от возгласа, лицо его исказилось от ужаса и омерзения. Он резко отпрянул, а пресмыкающееся глухо стукнулось головой о пол. Мелькнуло светло-серое брюшко, затем тварь встала на ноги и двинулась в кухню, всем своим видом демонстрируя решимость и целеустремленность. Единственное толстое щупальце тянулось вперед, вопросительно обшаривая пространство. Напрасно Бартан зарекался рубить сплеча: подошва опустилась сама собой, и он ощутил, как расплющилось и лопнуло скользкое тельце, а между висками взорвался исполненный смертной муки вопль. Сондевира!
Бартан захлопнул дверь и подпер ее спиной. Его трясло от омерзения, а перед глазами стояли образы человеческих существ – жены фермера и играющих малышей. Их протянутые вперед руки плавно извивались, подражая бескостному щупальцу.
Глава 8
Прослужив на крепостях почти беспрерывно год с лишним, Толлер уже не мечтал научиться нормально спать в невесомости. В часы бодрствования необъяснимая боязнь падения, заразившая все экипажи, притуплялась, но спящий мозг не имел от нее защиты. В часы отдыха воздухоплаватели все без исключения ворочались в гамаках и бессвязно бормотали – им мерещилась летящая навстречу планета, и в момент мнимого столкновения они просыпались, будя криком товарищей.
Толлер придумал для себя распорядок, который помогал справляться с этой неурядицей. За шестнадцать дней вахты в зоне невесомости он ни разу не пытался как следует уснуть, только дремал урывками, если позволяли обстоятельства. Зато, когда наступало время возвращаться, он сворачивался калачиком в шерстяной утробе мешка для падения и большую часть пути спал мертвым сном, покачиваясь, как в люльке, под мягкое шуршание воздуха, затекающего в горловину. Вначале его озадачивал этот феномен, но потом он объяснил его тем, что во время падения осознаваемое соответствует ощущаемому, то есть разум и тело не спорят друг с другом.
Очередная вахта в зоне невесомости подходила к концу, еще сутки – и пора будет возвращаться. Толлер вымотался до полусмерти и перед тем, как улечься в гамак, вдруг впал в задумчивое оцепенение – нечто промежуточное между сном и явью, где нет разницы между прошлым и смутно осознаваемым настоящим. На борту первой – самой большой – крепости, которую он сделал своей штаб-квартирой, чтобы всегда быть в центре событий, звучали только неразборчивые голоса двух вахтенных да иногда – посапывание мехов, поддерживающих нужное давление воздуха.
Толлер повернулся лицом к борту и устроился поудобнее. Уют – вот чего ему так недоставало с начала войны. Теперь борта были проконопачены паклей и обиты шкурами – для теплоизоляции и дополнительной герметичности корпуса. Как-то в одно из предыдущих дежурств Толлер среди ночи уловил слабый, но непрерывный свист. Его источник обнаружился в средней секции крепостного цилиндра – оказалось, большой сучок ссохся и пропускал воздух. Толлер легонько постучал по нему согнутым пальцем, и сучок вывалился наружу. Поскольку Толлер сам вызвал повреждение, он сам его и устранил с помощью деревянной пробки и замазки, нисколько не сомневаясь, что слух об этом мигом облетит его армию, и все еще раз убедятся, что в небе лорд Толлер Маракайн не ставит себя выше простых матросов.
Подобные мелочи он делал не без умысла, но оправдывал это тем, что в межпланетной войне с ее чудовищными нервными перегрузками именно такой стиль поведения оптимален для командира. Король Чаккел даст приказ, и солдат под страхом смерти отправится в зону невесомости. Но там командир не добьется от него полной отдачи, если сам не будет образцом, если не докажет, что готов делить с подчиненным все трудности и лишения и встречать с ними плечом к плечу любые опасности.
А опасностей было хоть отбавляй.
Защитникам Верхнего Мира повезло необыкновенно: Рассамарден, неведомый властелин неведомого Старого Мира, не успел в кратчайшие сроки начать вторжение. Не один десяток дней провисели две первые крепости в срединной синеве, а враг все не появлялся. Отсрочка же очень пригодилась: под руководством Завотла небесные стражники измерили область относительно плотного воздуха в месте соприкосновения атмосфер. Для этого корабль был завален на борт и прошел на реактивной тяге шестьдесят миль по горизонтали, пока у пилота не закружилась голова от удушья. Как раз в тот момент, когда он разворачивал корабль, шар лопнул, не выдержав дополнительной перегрузки вращающего момента. Чудом не лишившись сознания, пилот сумел на индивидуальном воздухоструе дотянуть до гравитационного поля Верхнего Мира, а на другой день опустился на парашюте и пешком добрался до Прада. Его спасение самым утешительным образом подействовало на всех чинов небесной службы, но результаты эксперимента обеспокоили высокое начальство. По расчетам выходило, что мост – такое название приобрела вскоре воздушная перемычка, где человеку не грозила смерть от удушья, – в поперечнике имеет больше десяти тысяч квадратных миль, и спрашивается, где взять столько крепостей, чтобы прикрыть его пушечным огнем?