Вячеслав Сукачев
ДЕРЕВЯННЫЕ КРУЖЕВА
Маленькое село Ельцево было примечательно тем, что живописно вытянулось по берегу небольшого залива и одним своим концом упиралось в суровые приречные скалы, а другим — выходило в широкую пойму ныне окончательно захиревшей горной речушки. Приметны в Ельцево и дома, все больше из хорошего теса, но главное их отличие — во всевозможных безделушках, которые по собственной охоте мастерил Колька Вострухин. То это петушок на коньке крыши, первым встречающий раннее деревенское утро, то затейливые кружева по наличникам, а уж ставни Колька выпишет — любо-дорого посмотреть. Тут тебе белка кедровую шишку в лапах перекатывает, а там, смотришь, гроздья винограда ветви обламывают, а то и просто змейкой чередуются замысловатые узоры. В деревне давно привыкли к Колькиному мастерству и особого значения ему не придавали, так вроде бы балуется малый, ну и пусть его. Что же касается случайного заезжего люда, то они восхищались, фотографировали и просили даже подарить какую безделушку.
А нынешним летом приехали девчата — студентки, клуб штукатурить, и тоже мимо Колькиных кружев не прошли, почти у каждого дома охали и ахали. Самая шустрая из них, с коротенькими белыми косичками, к деду Самохвалову подступилась просить розового петушка с крыши. Дед Самохвалов хоть и стар и немощен, а на выдумку, известное дело, первый человек в Ельцево.
— Марья! — зашумел на весь двор, — Подавай петуха с пригона.
А Марья, сноха Самохвалова, не дошла умом до шутки и в самом деле прет из курятника живого петуха. Смеху потом было. Да ведь и Настенька, что из студентов, не растерялась, сунула деду витой шелковый шнурок и спокойно этак пояснила:
— Это я вашему петушку галстук из города привезла.
Тут и дед Самохвалов язык прикусил.
А Настенька выбежала к подругам со двора и пуще смехом залилась. Веселая была девчушка, скорая что на слова, что на работу. Так они шумной компанией к директору совхоза и завалились.
Девчонок на жительство по разным квартирам определили, чтобы к деревенскому молоку, значит, поближе, да и к зелени какой с огорода. Ну вот и случилось же так, что эта самая Настенька к Вострухиным на жительство попала. Оно бы все ничего, да домик у них что ни на есть махонький. Слепая кухня да комнатенка в два окна. И мать у Кольки увечная, с войны на ноги трудно поднимается. Как похоронку на своего Семена получила, так слегла и с тех пор на ноги слабая стала. В общем, не повезло Настеньке насчет молока. Колька-то сам его выписывает да с фермы совхозной таскает. А фермское молоко, известно, от разных коров и вкуса своего не имеет. Ей уж потом одумались да другую квартиру подсказали, но не схотела Настенька, так и остановилась у Вострухиных.
Но уж зато огород у Вострухиных на загляденье. Все по грядочкам определено, на аккуратные квадратики развито, и каждый такой квадратик свою специальную табличку имеет. А на тех табличках старательным Колькиным почерком все описано: какой сорт картошки, скажем, когда посажена, как унавожена, на какую глубину, и много еще всякого прописано. Тут уж Колька мастер — равняться кому-нибудь трудно.
Настенька как выбежала в первый день на огород, так да замерла от удивления. А потом осторожно все Колькины квадратики обошла и все таблички внимательно прочитала. Но пуще всего ее морковка заинтересовала, которой Колька странное прозвище дал: «Пузатая-Ельцовская». Да и то верно, морковка эта родится у него круглой, словно редиска, и вкусом странная, горько-сладкая какая-то…
А сам Колька в этот день был далеко от своей деревеньки. Отправил его директор на дальний полевой стан помещение для косцов ремонтировать. Добрался он к стану на собственной моторной лодке, наладил закидушки и принялся за работу. Первым делом подгнившую балку у навеса сменил, крышу подправил и за переборку пола принялся. Плахи на земляном полу заплесневели, древесным грибком покрылись, а новых было взять неоткуда. Тогда Колька развел костер, быстренько смастерил козлы и те плахи над костром в течение двух часов выдерживал. К вечеру, когда солнце пошло на убыль и спала первая июньская жара, Колька уже справился со всеми делами и в задумчивости сидел у костра, положив руки и голову на высокие острые колени. Он наблюдал за огнем и хотел понять его тайну. Он хотел знать, почему на пламя можно смотреть часами и не уставать от этого, почему так много мыслей приходит у костра и такими близкими кажутся звезды. Ответа на свои вопросы Колька не нашел, а взял дощечку, нож и стал тесать. Теперь он не смотрел на огонь, но крохотные язычки пламени, извиваясь и закручиваясь, выходили из-под его ножа. Были эти язычки многоликими и яростными, но Кольке хотелось, чтобы они, как и настоящий костер, долго не отпускали взгляда, заставляли думать и видеть близкими звезды. Все это он чувствовал в себе и хотел передать дереву.