— Вот здесь и живу, — сказал он, показывая светлую, в пять узких окон столовую, из которой видно во все стороны извилистую реку. — А вот здесь мой кабинет. — Когда он говорил слово «кабинет», то голос у него стал хриплым.
В кабинете был стол, кресло, маленький столик, будто игрушечный, и широкий диван с порыжевшей кожей. И полка с газетами и журналами.
— Садись, — сказал полковник и откашлялся, приложив руку к горлу. — Я сейчас.
Он ушел. А Рая села на диван и осмотрелась, зная, что все дальнейшее с этим полковником будет зависеть только от нее, — захочет, и ничего не будет, захочет, и...
Вошел полковник. В одной руке он держал вазочку с конфетами, а в другой — бутылку портвейна.
Рая хотела спросить: «Зачем это?» — но не спросила, сказала совсем другое:
— Хорошо здесь у вас...
— Понравилось? — сказал полковник в отставке и придвинул к ней маленький столик, на который и определил бутылку и вазочку. Затем он принес две рюмки и наполнил каждую до краев.
— Ну-ка, давай, Раечка!
— А мне нельзя, — сказала она. — Я на работе.
— Ты не шофер. ГАИ проверять не будет.
Она засмеялась, выпила терпкое сладкое вино и помахала пальцами у рта, а потом взяла конфетку, аккуратно развернула ее и чуть откусила.
Полковник выпил свою рюмку и закурил.
— На фронте была у меня одна похожая на тебя.
Рая взглянула на него и опустила глаза. Вспомнила Максима, и словно холодом потянуло из погреба. Полковник помолчал, как бы почувствовал этот холод, и, не зная, что сказать, чтобы приблизить к себе молодую женщину, взял ее за руку. Она потянула руку к себе, но полковник сжал крепче. И тогда Рая засмеялась и игриво поглядела на полковника, и он захохотал. После этого все стало просто и легко.
— Жена приедет недели через две, не раньше. Так что заходи, — сказал полковник, провожая Раю до калитки.
— Ладно. Сегодня прийти?
— Сегодня? Нет, сегодня не надо. Лучше завтра.
— Ладно, — послушно сказала она и побежала разносить почту дальше.
Она приходила к нему днем, так было «легальнее», говорил он, и, побыв недолго, уходила. Но с каждым разом все больше привязывалась к полковнику, находила в нем то, чего, пожалуй, и не было, и от этого полковник начинал тревожиться. Он категорически был против романа с какими бы то ни было осложнениями. А Рая, словно забыв о том, что она мать, что ей уже скоро три десятка лет, бежала к полковнику как молоденькая, потерявшая от увлечения голову девчонка, выжидала его за кустом, если в саду находилась жена, — она уже давно вернулась и, слава богу, пока, вроде, не догадывалась об их встречах, — и дожидалась той минуты, когда полковник оставался один.
— Николай Семенович! — негромко звала она.
Николай Семенович вздрагивал. Да, последнее время он каждый раз вздрагивал, как только слышал ее «позывные», и, оглянувшись, боком подходил к ней. Делая вид, что подбирает какие-то щепочки или веточки, наклонялся к земле и оттуда говорил:
— Ты неосторожна. Ты же знаешь, что жена дома...
— А я дождалась, когда ушла она... Николай Семенович, а я вас сегодня во сне видела... — лукаво поглядывая на полковника, говорила Рая. — И вы совсем-совсем были не такой, как сейчас...
— Глупости... — жмурился полковник в отставке. — Уходи, а то жена увидит.
— А вы не придете ко мне вечером? Ребят я отправлю к соседке.
— А если увидят меня?
— Никто не увидит. Как войдете, так и выйдете. А на окнах занавесочки...
— Ты забываешь, что у меня жена!
— Да ведь она и раньше была. Или я уже надоела вам?
Полковник в отставке изворачивал шею, чтобы заглянуть снизу на крыльцо, нет ли жены, и глухо, с придыхом, отвечал:
— Ладно, приду... Только чтоб ребят не было.
Видно, он был робковат в любовных делах, этот полковник в отставке, потому что такая двойная жизнь стала ему стоить здоровья, — он стал раздражителен, потерял сон, вздрагивал каждый раз, как только жена обращалась к нему, исхудал. Все это кончилось тем, что жена увезла его в Ленинград в Военно-медицинскую академию. Там внимательно исследовали его и направили на лечение на юг, в санаторий. И полковник в отставке уехал на юг. В то время как Рая продолжала разносить почту и в дождь, и в ветер, и в снег, и в мороз. Сначала бегала легко, потом все грузнее стало ей ходить из-за живота, и когда весной Николай Семенович приехал на дачу, то у Раи к этому времени уже был от него мальчик, которого она назвала Костей, в честь своего отца, погибшего давно-давно, на гражданской войне, когда ей было всего пять месяцев от роду.
Николай Семенович опасался, что Рая при встрече с ним попытается возобновить близкие отношения, но Рая только посмотрела на него, да и то мельком, даже не показав и вида, что когда-то была близка с ним, и даже намеком не обмолвилась о том, что у нее от него ребенок. В милостыне она никогда не нуждалась, и если винила кого за случившееся, то только себя. Трудно ли ей было? Трудно. Зарплата невелика, пенсия на старшего за погибшего отца тоже, не ахти, ну а пособие от государства на «незаконников» считай и не в счет. Хорошо помогал огород — картошка. Да, ее всегда было вдосталь на столе. И если говорить, на чем выросли ребята, то надо прямо сказать: только на картошке да на хлебе. Что всегда радовало, так это дешевый хлеб. Правда, была еще и коза. Так что было чем сдобрить картошку.