— Док, я к вам часика через три загляну? — попросился Смирнов и спохватился: — Извините за дока. МУРовская привычка.
— Ничего, даже красиво — по-иностранному! А что вы хотите знать? Кое-что я уже сейчас могу сказать. Правда, приблизительно.
— Лучше через три часа, но точно, — решил Смирнов. — Ну, ни пуха, ни пера вам!
— К черту, к черту! — прокричал в его спину следователь, а Поземкин в отчаянии взмахнул руками и взмолился:
— Александр Иванович, не уходите! Хотя бы план первоочередных мероприятий поможете нам составить!
— Первоочередное мероприятие — оно одно-единственное — поймать убийцу, — остановившись, назидательно произнес Смирнов. — Так что действуй, Поземкин. Ну, а в ментовку я загляну. Со временем.
Он стоял у стойки напротив Матильды и смотрел ей в глаза. Потом положил ладонь на ее запястье и сказал:
— Здравствуй, Тилли, радость моя.
— Добрый день, Александр Иванович, — Матильда еле-еле улыбалась. — Выпьете?
— Мать моя, раннее утро! — изумился Смирнов.
— Я уже и не знаю, какие у вас привычки, — Матильда мимо Смирнова посмотрела в дальний угол. Смирнов обернулся. За угловым столиком, уронив голову на столешницу, сидел и спал менестрель Олег Торопов. Гитара стояла, прислоненная к стене.
— Давно? — спросил Смирнов.
— Спит или сидит?
— Спит.
— Минут тридцать — сорок. Я на смену в шесть вышла, он еще сидел, на гитаре наигрывал. Потом народ ввалился с новостью страшной о прокуроре. Он услышал, попросил полный стакан, выпил за упокой души хорошего человека, сказал всем, кто здесь был, что они — собаки, готовые лизать руки любому, давшему кружок колбасы, и отключился. Местные бить его хотели, но беспамятного постеснялись.
— Повезло, значит, Олежке, — резюмировал Смирнов.
Матильда смотрела на него и ждала вопросов. Понимала, что он с вопросами пришел. Но все нарушил боевой, как петух, здоровенный и развеселый водитель скотовозки. Гремя подкованными сапогами, он прошел к буфету, полуударом плеча отодвинул Смирнова в сторону, положил две лапы-лопаты на стойку и шепелявым басом поделился своими ощущениями от посещения Нахты:
— Весело вы здесь живете! Как ни заеду — свеженький труп!
— Вы нехорошо говорите, — указала Матильда. — Вы говорите, как неумный человек.
Ощущая себя любимцем всего живого, шоферюга сначала постепенно входил в изумление, а затем сразу же вошел в приблатненную ярость:
— Ты, курва, знай свое место! На цырлах туда и обратно: котлеты и сто пятьдесят.
— Не хами, порчила, — тихо потребовал Смирнов.
— Ты! Фраерок! — тонким голосом — считал, что так больше унизит, воскликнул шоферюга и совершенно неожиданно сделал Смирнову шмазь — всей растопыренной пятерней провел по лицу.
Смирнов правым крюком так коротко ударил шоферюгу в солнечное сплетение, что Матильда и не поняла, что произошло. Она видела только, что шофер-здоровяк, согнувшись под прямым углом, пятился, не дыша, к ближайшему столику.
— Вы что ему сделали? — неодобрительно спросила Матильда.
— Вежливости научил, — объяснил Смирнов и сей же момент по ее глазам понял, что происходило за его спиной. Он сделал молниеносный шаг вправо, пропуская стул, который обрушился на ту часть стойки, где он только что стоял. Сиденье и четыре ножки разлетелись на составные и сломанные части, а правая нога Смирнова с крутого и стремительного разворота на левой нанесла шоферу-мстителю безжалостный удар по животу. На этот раз шофер не пятился, он летел через зал. Он долетел до стены и пристроился так, будто век там сидел.
— Вы его убили? — спросила Матильда.
— Я его пожалел, Матильда, — ответил Смирнов. — Поболит у него животик с недельку, и все пройдет.
Шоферюга не спеша отходил от шока. Смирнов склонился над ним, поинтересовался:
— Котлет-то уже, наверное, не хочешь?
— Не-е, — подтвердил шоферюга.
— Тогда езжай.
— Сейчас, — покорно согласился тот и медленно поднялся по стене, помогая спине обеими своими лапами-лопатами.
— И Бога благодари, что я тебе двести шестую не делаю, — Смирнов развернул шофера от стены, хотел было легким толчком направить его к выходу, но вдруг вспомнил главное: — Матильда, а сколько сломанный стул стоит?
— Двадцать семь рублей пятьдесят копеек.
— Советую тебе заплатить за этот стул, — сказал Смирнов. — Деньги-то есть?
— Есть, есть, — подтвердил шофер, вынул бумажник, вытянул три красненьких, протянул Смирнову.
— Ей, — Смирнов кивком указал на Матильду.
С трудом дойдя до стойки, шофер отдал деньги Матильде. Та протянула ему два с полтиной сдачи, и он, мало что соображая, со сдачей в кулаке двинулся к выходу. В дверях его осенило:
— Ты — мент! — крикнул он Смирнову и приступил к спуску по лестнице.
— Таких, наверное, только так и учить надо, — вдруг догадалась Матильда.
— Таких уже ничему не научишь, — грустно сказал Смирнов. — Разве что бояться. Да и то только тех, кто сильнее его.
— Вы хотели о чем-то меня спросить, Александр Иванович? — она первой начала серьезный разговор.
— Так точно, птичка моя.
О, Господи! Еще один! Этот шофер вошел вежливо, даже кепку снял. Осмотрелся, покашлял, поздоровался:
— Здравствуйте. Можно мне котлеты, Матильда?
— Можно, — сообщила она. — И сто пятьдесят?
Шофер малозаметно покосился на Смирнова и весьма неправдоподобно отказался:
— Да не-е! Сегодня не буду!
— Вы последний? — поинтересовалась Матильда.
— За мной на приемке — два часа профилактики, — подтвердил шофер.
Он с котлетами ушел подальше, и Матильда свободно сказала:
— Времени у меня сейчас много, Александр Иванович. Вопросы задавайте.
— ВОХРовца Арефьева и механика Жабко — знаешь таких?
Опять ямочки на щеках. Улыбка, вызванная непонятливостью Смирнова.
— Я знаю всех мужчин города Нахты. Они — мои клиенты.
— Все?
— Все, за исключением секретаря райкома и председателя райисполкома.
— Арефьев и Жабко — твои ухажеры?
— У стойки все мужчины становятся моими ухажерами.
— Я серьезно, Тилли.
— Арефьев пытался как-то за мной поухаживать. Он забыл, что держал за колючей проволокой моего отца. Я ему напомнила.
— Но, я думаю, это его не остановило?
— Это — нет. Я его остановила.
— Ну, а Жабко?
— Дурачок, — почти ласково сказала Матильда.
— Ой, смотри, Тилли! Где жалость, там и любовь!
— Это у русских. Ау меня где жалость, там и неуважение.
— А как они — дружат, часто вместе бывают, вдвоем выпивают?
— Они соседи. Один дом на две семьи. Изредка вместе выпивают.
— Жабко — дурачок, потому что глупый или потому что слабый?
— Потому что никакой. С одними — один, с другими — другой. Да, слабый.
— Сюда часто заходит?
— Каждый день, когда я дежурю.
— А когда другие дежурят?
— Не заходит.
— И в правду влюблен! — обрадовался Смирнов.
— Это его дела, — сухо заметила Матильда.
— А твои?
— Давайте за столиком посидим, — предложила Матильда. — Мне еще сутки на ногах.
Они устроились рядом с Олегом. Матильда принесла чайник и две чашки. Они пили чай. Хороший чай, Матильда постаралась.
— Почему чай? — выпив чашку, удивился Смирнов. — Ты же немка, кофе должна любить.
— Вы же русский, да еще москвич. Значит, чай любите.
— Кто здесь чай любит? — спросил страшным голосом Олег Торопов. Он оторвал голову от стола и шарил безумным взором по залу.
— Очнулся или так, проблеск? — спросил у него Смирнов.
— А про тебя песню так и не сочинил, — вполне разумно огорчился Олег.
— Еще сочинишь. Из штопора выйдешь и сочинишь.
— Нет. Уже не сочиню, — решил Олег, откинулся на спинку стула, положил руки на стол и, трижды сжимая-разжимая кулаки, опробовал их. Потом поднял и раздвинул пальцы. Тремор был, но небольшой. Устал, вернул руки на стол и попросил в проброс: — Плесника-ка мне, будь добра, Матильда.
— Надо ему? — спросила она у Смирнова.