— Говори, говори, развлекай меня, москвич сраный. Тебе лишние полминуты жизни, а мне удовольствие, как в театре.
— Ты — сявка, Чекунов, — единственное, что сказал после этого Смирнов.
— Все, поговорили, — обозлился Чекунов. — Иди ко мне.
Смирнов медленно-медленно сделал первый шаг навстречу Чекунову.
— Быстрее! — завизжал тот. Второй шаг, третий, четвертый. Чекунов считал смирновские шаги. На пятом он начал поднимать «ТТ» на уровень глаз. Шестой. Пора целить в лоб.
И вдруг чекуновское сердце оборвалось и безостановочно понеслось вниз: в солнечное сплетение, в желудок, в мочевой пузырь, в пятки… Холодный металл коснулся его шейных позвонков, и одновременно голос человека, привыкшего повелевать, спокойно приказал:
— Я в любом случае выстрелю раньше. Роняй цацки на землю и — руки на голову.
Чекунов узнал голос Казаряна — кинорежиссера и бывшего лучшего оперативника Москвы. Сам не зная как и почему, он, не оборачиваясь, послушно уронил автомат и пистолет.
Сей момент Казарян, правой рукой развернув его, левым крюком в полную боксерскую ученую силу нанес удар в печень. Чекунова скрутило, и он боком упал на землю.
— Стоило ли? — спросил подошедший Смирнов.
— Нет, ты больной или дурак!? — почти с акцентом вскричал Казарян. — Стоило, еще как стоило! Ты бы себя на мушке посмотрел!
— Ну, и каков видок был? — ернически поинтересовался Смирнов.
— Неважный был видок, Саня, — не обрадовал его Казарян. — Сильно страшно вот так под пулей стоять?
— Страшно? Вроде бы и не страшно… но ужасно боязно.
— Да нет, ты вроде уже и ничего, — успокоился Роман. — Уже и шуткуешь. Что с ним делать? — И он брезгливо носком туристского ботинка потрогал Чекунова. От прикосновения тот застонал. Оклемывался.
— Здесь допросить, пока тепленький, и расколоть до жопы. Он, по сути, знает про это дело больше всех местных.
— А ты спрашиваешь, стоило мне ему врезать или не стоило! Очень даже полезно для предваряющей хороший допрос подготовки.
Делать нечего: Чекунов открыл глаза. Казарян присел рядом на корточки:
— Проснулся, поганец, выспался? А то еще разок усыплю?
Чекунов, насколько мог энергично, поводил свою голову щекой по земле: не хочу, мол, таким образом засыпать.
Казарян быстро, осторожно и умело обыскал его. Из-за пояса вытащил «ПМ», отстегнул бебут в ножнах, из голенища вытянул запасной нож-финку, в карманах нашарил две пары наручников. И по мелочам: запасные обоймы, ключи от «газика», связку отмычек, милицейское удостоверение.
Чекунов лежал, как колода.
— Куда это барахло? — спросил Казарян.
— Потом в их нору сложим, — решил Смирнов и приказал Чекунову: — Вставай, поганец.
Казарян повесил чекуновский автомат себе на плечо, «Макарова» сунул в карман куртки, а остальное ногой брезгливо отшвырнул в сторону. Чекунов лежал, в безнадежности не решаясь двигаться.
— Кому сказано? — угрожающе напомнил Смирнов. Их терпение испытывать уже было невозможно. Чекунов сначала сел, а потом неуверенно поднялся. — Пойдем на твоего Арефьева посмотрим. Проводи его, Рома.
Чекунов, а за ним Казарян со своим «Вальтером» нешибко побрели. Смирнов взял две пары наручников и «ТТ» с обвернутой носовым платком рукояткой. «ТТ» он упрятал тщательно во внутренний карман и последовал за неторопливой парочкой.
На кровь неизвестно откуда налетели здоровенные золотисто-синие мухи. Они кружили над Арефьевым, издавая победительный гул, потому что подошли мешавшие им люди. А мухам жадно желалось присесть на слегка затвердевшую кровь и сосать ее, сосать…
— Здоровый, лось, тренированный и дурак, — подумал вслух подошедший к трупу Смирнов. — Это я не об Арефьеве, это я о тебе, Чекунов, — пояснил он. — Может, ему наручники надеть, Рома, чтобы без лишнего пригляда и хлопот?
— Есть смысл, — согласился Казарян. — Спереди, сзади?
— Спереди. Пожалеем, — решил Смирнов, протягивая пару наручников Роману. — Просто пусть руками по сторонам не размахивает.
Чекунов безропотно дал надеть на себя наручники.
— Куда посадить засранца? — поинтересовался Казарян.
— Вот на этот сук, где они вместе с живым Арефьевым сидели, — сказал Смирнов и вспомнил: — Он ему еще последнюю папиросу дал выкурить… Курить хочется, Рома.
Чекунов в ужасе глядел на Смирнова. Казарян без звука протянул пачку сигарет Смирнову и, ожидая, когда тот достанет сигарету, зажег спичку, умело закрывая огонек ладонями. Смирнов склонился, прикурил, сделал первую целебную затяжку.
— Эх ты, волевик, — в который раз упрекнул Казарян. Получавший несказанное удовольствие от сигареты, Смирнов не желал портить его и разговор перевел на другое.
— Артист где, Рома? Художественный руководитель?
— Упаковал его при помощи подручных средств. В моем «газике» лежит.
— Не сбежит?
— Думаю, нет. Руки назад моими ремнями скручены. Портки и подштанники ему спустил и у щиколоток узлом связал.
— Значит, с голой жопой лежит, которую комары жрут нещадно?
— Угу.
— Приятная картинка, — Смирнов сделал последнюю затяжку, бросил окурок и носком кроссовки тщательно растер его. — Поговорим, лейтенант?
Чекунов сидел на суку и незаметно для себя мелко раскачивался взад-вперед. Прежде чем заговорить, кашлем опробовал голосовые связки. И все-таки голос сорвался, выйдя в букве «ч» на жалкий звук:
— О чем?
— Кто у тебя главный?
— Начальник райотдела милиции капитан Поземкин, — уже бодрее — вопрос так себе, не по сути, — заговорил Чекунов.
— Рома, займись им, — попросил Смирнов.
Казарян схватил Чекунова за волосы, закинул ему голову и, сверху посмотрев в глаза неистовым армянским взглядом, предупредил:
— Я без погон, сучонок, с меня — взятки гладки. Сейчас я тебя, палача из подворотни, мордой в кровь убитого тобой человека ткну, если по существу отвечать на вопросы подполковника Смирнова не будешь. Кто главный?
— Где? — попросил уточнения охрипший вдруг Чекунов. — Здесь или там?
— И здесь, и там, — уточнил Смирнов. Казарян откинул от себя голову Чекунова и брезгливо вытер правую руку, что бралась за лейтенантские волосы, сначала о редкую траву, а потом о собственные штаны.
— Здесь — все концы у Лузавина, — начал колоться Чекунов. — Он управделами райкома, все в его руках.
— И Георгий Федотович? — спросил Смирнов.
— Или наоборот? — добавил Казарян.
— Не знаю, — вяло ответил Чекунов.
— Рома, — томно попросил Смирнов. Казарян ребром ладони с жестокой силой ударил Чекунова по тому месту, где плечо переходит в шею, в нервные соединения. Лейтенант запоздало втянул голову с плечи и завыл, заныл от нестерпимой боли. — Значит, не в курсе дел своего зятька?
— Какого еще зятька? — проплакал Чекунов.
— Муж сестры в российских семействах именуется зятем. Следовательно, Георгий Федорович приходится тебе зятем.
— Откуда знаете? — не по делу слезливо удивился Чекунов.
— Я и еще кое-что знаю, — сообщил Смирнов. — Чьи вы с секретарской женой любимые детки.
— Тогда поосторожней со мной, подполковник, раз знаете, — вдруг угрозил Чекунов четким голосом. Можно сказать, восстала из пепла небольшая птичка Феникс. Смирнов засмеялся. И смех его был нехороший. Смирнов смеялся, а Казарян смотрел на лейтенанта презрительно жалеючи, как на муху, которая безнадежно билась о стекло, стараясь пробиться сквозь него к солнцу и помойной яме. Теряя огненные перышки, волшебная птичка превращалась в собственных ощущениях в эту муху, единственный шанс которой ждать что кто-то откроет окно, и она долетит-таки к такой милой, такой сытной животворящей помойной яме. Эти двое не откроют. Эти двое, если им понадобится, раздавят муху на стекле. Все отдать для того, чтобы к двоим присоединились другие — знавшие его, боявшиеся его отца, сумеющие, если не оправдать, то отодвинуть его в сторонку и сделать щелку в окне. И Чекунов внес поправки и уточнения в свое несколько неосторожное заявление: — Я просто хотел сказать, что отец абсолютно не в курсе всех этих лесных дел. Мне предложил крупно заработать по окончании училища начальник краевого управления лесного хозяйства Константин Владимирович Белых.