— Значит, он — главный, — понял Смирнов. — А папуля?
— Что папа? — не понял Чекунов.
— Благословил?
— Папа очень обрадовался, что я уеду от своей компании, которая оказывала на меня дурное влияние.
— А не наоборот? — задал любимый вопрос Казарян.
— Он, Рома, первый плейбой края был. И сильно-сильно гулял: непонравившихся избивал, понравившихся приручал, в ресторанах не платил, безнаказанно подворовывал помалости. Вот папа и решил, что такому дитяти лучше всего окончить скоростным темпом школу милиции. И на тебе — за год лейтенант.
— Саня, откуда у тебя досье на него?
— Я что — Борьку Марченко зря в командировку направлял? Он моей Лидке дозвонился из края и передал мою просьбу перепроверить ласкового Чекунова. А ты Лидию Сергеевну знаешь: обаяние, коммуникабельность, связи со всеми НТО Союза. И с местным тоже. Так что грамотный Боря под ее диктовку записал достаточно. Ну, похвастался, и продолжим. Папа с лесным боссом по корешам?
— Встречаются по работе, — ответил Чекунов.
— Не будем уточнять по какой. Пока! — решил Смирнов. — Когда лесным делом заинтересовался Владимир Владимирович?
— Месяца два тому назад.
— И сразу в Нахту с особым поручением прибыл ты. Теперь понятно, почему ты мне врал, что здесь ты уже почти год. В чем было твое задание?
— Узнать, насколько глубоко копнул прокурор.
— Узнали и решили ликвидировать. Чей план?
— Лузавина. Он и людей подобрал.
— А ты — оперативное руководство?
— Да не. Просто отдельные поручения.
— И с ходу начали. Даже меня не испугались.
— Поздно было переигрывать. Ратничкина выпустили раньше, чем узнали от Петра Петровича, что вы приезжаете.
— Когда решили вместо Ратничкина сдавать настоящего убийцу — Арефьева?
— После нашей первой с вами поездки. Я понял, что вы не верите в виновность Ратничкина. Когда вы допросили Арефьева и Жабко, а я передопросил, стало ясно: вы обязательно выйдете на этого идиота, придумавшего пиджак в полоску.
— Почувствовали, что я ухватился за хвост главного дела в связи с моим разговором с неизвестным вам уркой?
— Да.
— Ну, и нашли моего уркагана?
— Нет. Таких в лесном отряде двадцать человек. Пытались, но не определили.
— И на том спасибо. Рома, расстегни ему браслеты.
— Это еще зачем? — удивился Казарян.
— Труп Арефьева в нору затаскивать тебе самому очень хочется?
— Да и пусть себе здесь лежит.
— Зверье сгрызет, Роман, по частям растаскает. А труп еще для дела нужен.
Роман расстегнул наручники. Чекунов ободрился вроде и начал массировать запястья.
— За работу, сявка! — приказал Смирнов.
— Может, действительно, пусть здесь лежит? — жалобно поддержал предложение Казаряна Чекунов. — Кому он нужен?
— Будущему следствию, по которому ты — основной обвиняемый. Действуй.
Чекунов ухватил за ноги мертвое тело и поволок к еле заметной дыре. Тело оставляло за собой широкую кровавую полосу. Подволок, поднял голову, спросил:
— Как запихивать — головой вперед или ногами?
— Как хочешь.
Чтобы не испачкаться в крови, Чекунов решил запихнуть труп головой вперед. Развернув его на сто восемьдесят градусов, он раскорячился, чтобы не наступить на кровавую полосу, и стал с громадным напряжением запихивать мертвого Арефьева в дыру. Мешали руки, плечи, голова, но Чекунов толкал, не давая гнуться в коленях, только ноги. Чистюля. Наконец, тело само собой пошло вглубь и вниз.
— Все, — сказал Чекунов, когда в дыре исчезли ноги.
— Там что — спуск со ступенями? — догадался Смирнов.
— Ага.
— А закрывал Арефьев чем?
— Вон тем валуном, — кивком указал Чекунов на приличный камешек в стороне и чуть вверху. — Сверху скатывал, и он точно ложится на дыру.
— Вот так и скати.
Чекунов послушно скатил валун, который намертво замуровал временную могилу стрелка ВОХРа Петра Арефьева.
— Все? — спросил у Смирнова Казарян, а Чекунов с готовностью ответил:
— Все, все. Лег как в лузу.
— Тогда давай руки, — распорядился Казарян и с ловкостью фокусника защелкнул наручники на запястьях Чекунова.
Смирнов мрачно рассматривал то, что за несколько десятков минут умудрились натворить в нетронутом лесу люди. Кровь, вонь, азарт приблудных на кровь и вонь мух, сломанные ветки, исковерканная земля. Смердящие окурки, плевки и неизвестно откуда взявшиеся клочки бумаги.
— Рома, ты все-таки ксиву его и все остальное на поляне забери, — сказал он. — Догонишь нас. Я его к машинам поведу.
— А по дороге кончите меня, — догадался Чекунов, с тоской наблюдая, как уходил Казарян. — При попытке к бегству.
— Я тебя в любую секунду с оружием в руках, направленным на меня, в порядке самообороны застрелить мог, портяночник. Пошли. И молчи по пути, на нервы не действуй.
Чекунов не торопился, и Смирнов его не торопил. Казарян нагнал их на полпути. Пристроился рядом с другом, молча шагал.
Первое, что увидел Казарян, была уже подсохшая лужа у раскрытой дверцы киносъемочного «газика», из которой торчали связанные портками и подштанниками ноги в офицерских коричневых башмаках. Казарян подскочил к автомобилю, как куль, выкинул из салона спеленутого эксруководителя лагерной художественной самодеятельности, перевернул его на спину и спросил грозно:
— Это ты нарочно в машине нассал?
— Я не нассал, — объяснил Иван Фролович, — я — обоссался. Хотел, правда, насрать, но жопой вверх лежал.
— Сейчас ты мне салон вымоешь, благо ручей рядом.
— Развяжи сначала, шеф.
Шеф Казарян быстренько его развязал. Сначала Иван Фролович долго-долго разминал затекшие мышцы и массировал желобки на коже, оставленные подручными средствами Казаряна, а потом надел подштанники и портки и, кривляясь, точно по форме, доложил, как космонавт:
— Готов к выполнению любого задания партии и правительства, — видимо, был этот Иван известным шутником в лагерных кругах.
— Бери ведро, тряпку и действуй, — приказал Казарян. Шутник мигом нашел ведро и тряпку и бегом кинулся к ручью.
— Ты поаккуратней, артист, — посоветовал Смирнов. — А то мы со страху подумаем, что ты в бега кинулся и стрелять начнем.
— Вот так, хочешь как лучше, а получается… — пофилософствовал Иван Фролович, уже неторопливо спускаясь по крутому берегу к воде.
— А получается, как получилось, — закончил за него фразу Смирнов. — Как лучше у тебя — это в меня в упор из «Стечкина» палить?
Притих Иван Фролович, но машину вымыл хорошо, добросовестно вымыл.
— Как поедем, Саня? — спросил Казарян. — Шерочка с машерочкой?
— Хотелось бы, но нельзя. Мало ли что может сделать идиот в наручниках, когда ты за рулем. Все четверо поедем на твоей. Если ее распотрошат здесь случайно, ты неприятностей не оберешься. Пусть милицейская здесь останется. Садимся так: я один на переднем сиденье за баранкой, ты на втором посредине. Слева от тебя — Чекунов, справа — артист.
Начали готовиться к дороге. Смирнов уложил весь свободный арсенал на пол перед передним сиденьем, Казарян вдел свой ремень в джинсы и, позволив Ивану Фроловичу проделать то же самое, приспособил ему вторую пару наручников. Чекунов молча стоял, ритмично — вперед-назад — покачивая скованными руками.
— А в наручниках значительно приятнее, чем в ремнях за спиной, — решил оптимист Иван Фролович, усаживаясь в «газик». На заднем сиденье уже находились Чекунов и Казарян. Иван Фролович уселся справа. Смирнов захлопнул за ним дверцу и сел за руль.
Вдоль Дурного ручья еле ползли, но, выбравшись на трассу, Смирнов прибавил до предела и замурлыкал свою дорожную: