— Дорогие Иванюки! — обратился к ним Казарян. — Что же в прихожей-то шуметь? Давайте расположимся где-нибудь поудобнее, сядем рядком да поговорим ладком.
— Прошу! — опомнился Иванюк-старший и распахнул дверь в столовую.
— Давайте договоримся так, — предложил Казарян, усевшись на зачехленный стул. — Чтобы избежать базара, я буду задавать вопросы и на каждый вопрос будет отвечать только тот, к кому этот вопрос адресован. Есть другие предложения по порядку ведения?
Папа согласно молчал, а сынок в нервности задал дурацкий вопрос:
— Это вы к Стручку приходили?
— Вопрос не имеет отношения к делу. Хотя к Виталию Горохову по прозвищу Стручок приходил именно я. Начнем. Геннадий, ты сейчас имеешь связи с кем-либо из преступной группы, не без твоей помощи ограбившей в свое время меховой склад?
— Нет. Как из колонии вернулся, никого не видел и видеть не хочу.
— А упомянутый тобой Стручок?
— Это не связь. Мы с ним дружим.
— Я же запретил тебе встречаться с этим бандитом! — вскричал Иванюк-старший.
Казарян посмотрел на него жалеюче и проникновенно укорил:
— Мы же договорились, Тимофей Филиппович. — И младшему: — Объясняю тебе: будешь говорить правду, пройдешь свидетелем. Будешь врать — соучастником в страшненьком деле.
— Каким соучастником? Какого еще дела? — заныл тот.
— Об этом после. Ну, так кого ты видел из преступной группы?
— Геннадий, говори правду! — Опять не выдержал отец.
— Гена, говори. Ведь папа просит.
— Ни с кем я не встречался, ни с кем! — криком прорыдал Иванюк-младший.
Казарян подождал, пока он вытрет слезы, сопли и высморкается. Геннадий все это проделал при помощи довольно чистого носового платка.
— И с Романом Петровским по кличке Цыган тоже не встречался?
Надо же, вроде бы успокоился, а тут снова зарыдал. Хлипким оказался отпрыск богатырского рода Иванюков. Казарян напомнил о главном:
— Ты не рыдай, ты дело говори.
— На второй день, как я вернулся, он меня прихватил, — вытерев слезы, начал повествование Геннадий. — У дома нашего поджидал. Велел к Стручку идти, чтобы тот Васина разыскал. А Васин еще не приехал. Потом он мне задание дал. Сходить по одному адресу и записку передать.
— Кому?
— Да бабке какой-то.
— Адрес, адрес, Гена!
— В Ростокине это. Второй Ростокинский тупик, дом шесть, квартира девять. Евдокия Григорьевна.
— В записку-то заглянул?
— Я чужих писем не читаю.
— Кому записка?
— Колхознику. Чтобы десятого, в три часа, у пивной на площади Борьбы был.
— Как поддерживаешь связь с Цыганом?
— Когда ему надо, он ко мне приходит.
— И опять ты мне врешь, Гена. А я предупреждал: врать не надо. Ты ведь вчера с ним у Киевского вокзала встречался. В двенадцать часов. Так как вы поддерживаете связь?
— Через два дня на третий я должен быть у входа в метро на определенной станции по Кольцевой. Следующая встреча — через одну станцию. И там прогуливаться. Когда ему надо, он найдет, сам ко мне подойдет.
— Значит, очередная встреча у вас послезавтра, в двенадцать, у Серпуховской?
— Да.
— Все-таки мы с Тимофеем Филипповичем кое-что из тебя выбили. — Казарян поднялся со стула. — Послезавтра пойдешь на свидание с Цыганом. А до этого носа никуда не высовывай. И не открывай никому. Даже Стручку. Запомнил?
— Запомнил, — еле выдавил Геннадий.
— Не слышу!!! — взревел Иванюк-старший.
— Запомнил, — уже громче повторил Геннадий.
— Если что, башку отверну, — пообещал заботливый отец.
— Тимофей Филиппович, вы остаетесь дома? — спросил Казарян.
— Нет. На работу надо обязательно. Дел по горло.
— Вы меня подбросите?
— С удовольствием.
— Будь здоров, Гена, — пожелал Казарян и направился к дверям. Вежливо пропустив Казаряна вперед, Иванюк-старший повернулся к младшему, провожавшему их, пригрозил:
— Смотри у меня, Гена!
У открытого бокового оконца «опель-капитана» уже стоял какой-то веселый молодой гражданин и рассказывал что-то уморительное неотразимой шоферше.
— Позвольте, товарищ. — Иванюк довольно невежливо отодвинул гражданина в сторону, открыл дверцу, уселся на переднее сиденье и стал неотрывно глядеть вперед. Сзади пристроился Казарян. Аккуратненько взяли с места.
— Будь осторожна, моя любовь! — пропел им вслед веселый гражданин.
— Пристал, нахалюга, — объяснила шоферша. Пассажиры молчали. Только на Садовом Иванюк спохватился:
— Куда вас доставить? — спросил он у Казаряна, полуобернувшись.
— Крючок вам небольшой придется сделать. На Ярославское шоссе.
— О чем речь? Марина, действуй!
Марина действовала. У Колхозной «опель-капитан» сделал поворот и попер по Первой Мещанской. Попрыгали на трамвайных линиях и выкатились к Рижскому вокзалу. На Крестовском мосту Иванюк спросил:
— Курс на Ярославском?
— Село Алексеевское.
…А вот и село. Остановились. Казарян сказал:
— Ну что же, поблагодарим шофера.
— Отличный работник! — неизвестно чему обрадовался Иванюк.
— Ца, — поправил его Казарян.
— То есть? — не понял тот.
— Шофер она действительно шофер. Но не работник — работница. Отличная работница! — Казарян поймал шофершин взгляд в зеркальце и подмигнул ей.
Он долго блуждал среди стандартных двухэтажных домов, пока не нашел искомый. Таких домов, да еще бараков в конце двадцатых — начале тридцатых годов было построено по Москве великое множество. Наспех сколоченные из досок, безо всяких удобств, двухэтажные двухподъездные домики были задуманы как временные — на три-четыре года — жилища. Вышло по-иному. Они стояли третье десятилетие.
В подъезде резко пахло мочой и помоями. В коридоре второго этажа, где тоже не благоухало, Казарян отыскал девятую комнату и постучал.
— Чего надо? — нелюбезно спросил из-за двери прокуренный женский голос.
— Не чего, а кого, — уточнил Казарян. — Вас, Евдокия Григорьевна.
— Кто такой? — диалог продолжался при закрытой двери.
— Из милиции я буду, — отрекомендовался Казарян и резко толкнул дверь: надоело препираться.
Дверь распахнулась — не заперта была. Посреди сильно заставленной комнаты стояла худая женщина лет пятидесяти с папироской в зубах.
— Я из милиции, — повторил Казарян. — А милиционеры любят при разговоре в глаза глядеть, а не через дверь перебрехиваться. — Казарян огляделся. — Курите? Значит, и мне закурить можно?
— Кури, — равнодушно разрешила дама с папироской.
— Тогда я сяду. — Казарян сел, а Евдокия Григорьевна не садилась: стояла и смотрела, как он закуривает.
— Играешься, милиционер. — И догадалась — почему: — Молодой еще, не надоело.
Тут нахрап не пройдет. Казарян затянулся «Примой» и спросил очень просто:
— Я так думаю, вы по мокрому делу проходить не хотите?
— Давишь? Не так, так этак. Что нужно-то?
— Нужно-то? Нужно местонахождение Николая Самсонова, у которого вы — почтовый ящик.
— Доказать это можешь?
— Шутя-играя.
— Мальчонку, значит, прихватил, — без труда сообразила Евдокия Григорьевна. — Если Колька на убийство пошел, сдам я тебе его, милиционер.
— Зовите меня проще. К примеру — Роман Суренович. Когда Самсонов вас навещает?
— Через два дня на третий. Был вчера, но вчера почты ему не было.
— Это я знаю. Бывает днем, вечером?
— Днем я работаю. Вечером. Часов в восемь — девять. Как же этот дурак в такое дело влез?
— Как дураки влезают — по глупости. Маловероятно, но, может быть, знаете: где его хата сейчас?
— Не знаю. Господи, какой идиот! — Она села наконец, от окурка прикурила новую папиросу.
— Я понимаю, всякое бывает. С уголовниками — ладно, но связаться с уголовником-дегенератом!.. Как вы могли? Умная же женщина?
— Племянник. Сын сестры моей несчастной.
— Вы не будете возражать, если послезавтра придут сюда два молодых человека и вместе с вами подождут вашего племянника?