Ты ушла за черту, я стою у черты,
Грустных улиц московских извилины,
Ты жила, ты была, и рождала мечты,
Чёрствым временем ветви попилены,
Говорить не могу и молчать не хочу,
Строки льются ручьями слезливыми,
Может завтра и я за тобой улечу,
Вместе с серыми днями дождливыми…
Девяностые — именно те годы, когда смерть становилась лучшей подругой неожиданно выпавших из СССР людей, она настырно ходила за каждым, дотошно выискивая любой мало-мальски значимый повод. Словив сильнейшую волну ностальгии по ушедшей страсти, Аристарх решительно схватил стакан и медленно выпил до дна, совсем не почувствовав ни вкуса, ни запаха всё ещё обжигающе холодного дурманящего напитка. Потом, так ничего и не ощутив, заново наполнил стеклянную ёмкость и тут же повторил содеянное.
Майозубов искренне ненавидел Ельцинскую власть, её вороватых олигархов и другую жадную публику, отчаянно прислуживающую золотому тельцу. Он искренне надеялся, что кровавая эра лысых бандюков в нелепых малиновых пиджаках наконец-то подходит к концу, а их гипертрофированно худые девицы в еле заметных мини, наконец-то одумаются и заскучают по поэзии, обратив свои томные взоры на него. Поэт относился к тем наивным гражданам бывшего СССР, которые искренне верили в светлые идеалы, хороших, честных людей и вселенскую справедливость. Гений так толком и не увидел реальных будней рухнувшей сверхдержавы, впрочем, его человеческие основы выстроились на её пропаганде, милых фильмах и не убиваемой вере в лучшее. Он вырос тем, кого потом будут презрительно называть патриот.
Впрочем, в двадцать с небольшим лет совсем не это заполняет разум юноши и, тем более, имеет решающее значение. Потеряв Нину Николаевну, уставший грустить Аристарх постоянно мечтал о женщинах, что, собственно, в его возрасте вполне естественно. Насущные требования к противоположному полу сводились всего к двум бесхитростным определениям — женщина и живая. Остальное не имело особого значения, ведь тот не нуждался в самоутверждении за счёт красоты спутницы, не пытался завести семью и, конечно же, не искал излишне длительных отношений.
В эту секунду поэт настолько опьянел, что влетевшая в голову игривая идея, подняться из-за стола и найти себе кого-нибудь в пространстве праздничного города, закончилось ничем — он просто не смог встать. Им мгновенно овладело тягостное отчаяние, замешанное на коктейле из беспомощности, эрекции и сильнейшем страхе перед грядущим. Всё навалилось с неудержимостью мчащегося товарняка и сотрясло неокрепший разум дезориентированного молодого человека. Неловкая попытка написать стих так же не увенчалась успехом. Потом накатила очередная волна душераздирающих чувств, отчего совсем неопытный выпивоха, решил, что необходимо налить ещё один стакан. Ну вы же знаете эту не в меру оптимистичную алко идею — для ясности ума.
Однако, третьи, несомненно, лишние двести грамм так потрясли юное сознание, что Майозубов увидел, как разъезжаются стены и из них выходит задумчивый Ельцин. Борис Николаевич по-хозяйски сел напротив, пододвинул к себе остатки водки и стал увлечённо рассказывать про невероятную Америку и её прогрессивный либерализм. Малость обалдевший Аристарх внимательно слушал специфический тембр голоса первого президента России, а потом, с трудом преодолевая сильное головокружение и слабость, пополз в туалет блевать. Там он и уснул, полностью выпотрошенный и ослабший.
Ворвавшийся миллениум не только разделил века, тысячелетия и эпохи, он разбил сознание Майозубова, отравленное непомерной дозой алкоголя, на две самостоятельные и при этом враждующие личности. Одна стояла на сугубо патриотических позициях, а другая, тайная, оживляемая употреблённой водкой, характеризовалась крайне либеральными проявлениями. Этот знаменательный день образовал новую эпоху в российской поэзии и словесности, которую в дальнейшем юный гений локализует броской фразой: «Мой Дерлямбовый путь».
С этого памятного одинокого новогоднего застолья берёт начало восхитительный гений Аристарха Майозубова, а великая российская литература получает нового непревзойдённого поэта всея Руси. Опытная медсестра всё-таки оказалась права, а Майозубов, очередной раз выступая перед публикой, продекламирует:
В дерлямбовых кущах раздвоенных дум,
Оставил я юность, надежды и ум.