Для пущего эффекта я вытащил из кармана туго скрученную трубку двадцаток, которые приберегал для Отто. Тот тоже бывал горяч иногда.
— Мы согласны, — сказал новичок.
Клички с лицами у меня не совмещались, если не считать Багги, которому было то ли девятнадцать, то ли тридцать пять и который то ли высох от частых передозов, то ли страдал от дефицита гормонов. На подбородке у него щетинилась бородка, но зубы были маленькие и расставлены далеко один от другого, как будто он так и ходил с первым дарованным природой набором. По-детски широко открытые глаза и нос кнопкой плохо сочетались с большими стариковскими ушами. Лучше других он запомнился мне потому, что орал как резаный, пока я бросал на его дрожащее голое тело пригоршню за пригоршней пищевую соду, чтобы соляная кислота не прожгла его насквозь. Верхний слой кожи отваливался влажными полосками, более глубокий быстро краснел и становился скользким, как смазанный кремом ожог. Клочья волос над левым ухом сплавились, само же ухо распухло, превратившись в пузырчатый хрящевой нарост.
— Я только хотел отдать их тебе.
Он хныкал, как восьмилетний мальчишка, пытаясь втюхать мне какую-то чушь, сочинить дешевое оправдание и одновременно перемежая поток проклятий словом «больница». На полу валялись два пузыря с кислотой, коврик под ними расплавился до состояния комковатого пластика. Сбежав с моего инструктажа, он исчез из поля зрения примерно на час, но потом все же явился. Разумных объяснений случившемуся не было. Ничто не указывало на попытку припрятать какие-то материалы или сварганить что-то для собственного потребления. А раз так, то оставалось признать очевидное: имела место банальная, бессмысленная Оплошность, очередной печальный эпизод в цепи тех, что случались в набранных Уайтом командах с удручающей регулярностью.
— Больница — это полиция и суд, а дальше тюрьма, — сказал я остальным, а потом повторил лично для Багги: — Помощь ты получишь, но я сам ее организую. Эй, новенький, скажи-ка, у тебя есть что-нибудь для него.
— Что? Что что-нибудь?
— Что-нибудь от боли.
— Да, кое-что у нас есть.
— Давай сюда. Живо.
Проглотив три таблетки валиума и запив их квартой теплого пива, Багги притих. Он лежал на полу, свернувшись, дрожа, как жертва тюремного карантина, а между тем слой похожей на лишай белой пудры пожирал его заживо.
— Присмотрите за ним. Как только начнет жечь, подсыпайте соды. — Я достал из кармана ключи.
— А ты куда?
— За помощью. — Любой медик в здешних краях моментально смекнул бы, что означает ожог соляной кислотой, поскольку с первого взгляда было ясно, что Багги не чистил бассейн и вообще давно не приближался к воде.
— Можешь воспользоваться нашим телефоном, — сказал один из них. — У нас есть. На кухне.
— Считайте, что его уже нет.
Автостоянка чуть в стороне от автострады представляла собой едва ли не оазис посреди пустыни: две забегаловки, две заправочные станции и четыре мотеля с рекламой дешевых номеров, что указывало на их приближенность к тюремным камерам. Я остановился у одной из закусочных, попросил чашку кофе и монет для автомата, а потом позвонил Уайту с платного телефона. Набранный номер не был номером самого Уайта, а всего лишь номером какого-то пейджера, анонимный владелец которого в свою очередь позвонил Уайту. Номер менялся каждый месяц, как и четырехзначный код для отзвона.
Через три минуты телефон зазвонил. Знакомый голос сказал:
— Пошел.
— У меня «плетеный человек».
— Насколько плохо? — поинтересовался Уайт.
Перспектива свалить вину на меня его явно порадовала.
— Жив. Дыма нет. Это последняя из хороших новостей. Положение серьезное. Требует врача.
— Это твоя проблема.
— Любителей наняли вы.
— Где ты?
— На Маяке.
— Буду через три часа.
Я повесил трубку, зная, что больше не услышу ничего.
К тому времени как я вернулся, Багги, обсыпанный содой и перекормленный валиумом, скрючился в позе зародыша с закрытыми глазами и открытым ртом. Остальные демонстрировали образец трудолюбия и демонстрировали готовность учиться.
Доверять этим клоунам работу с горячими растворителями я не мог, а потому сделал выбор в пользу более медленных методов. Мы загружали спичечную пыль в стеклянные посудины с денатурированным спиртом, приготовленным в другой лаборатории, и ставили банки с мутноватой коричневой жидкостью на кухонный стол. На протяжении первых тридцати минут их регулярно встряхивали, потом смесь пропускали через двойной фильтр и оставляли на время, чтобы выпарить алкоголь. После двух экстракций с применением двух разных растворителей мы получали три унции чистого красного фосфора.
Смена еще не закончилась, а Багги уже полулежал на переднем сиденье в фургоне Уайта. На заднем Могильщик, с перепачканной шоколадом и фруктовым коктейлем физиономией, играл с голыми пластмассовыми фигурками.
— Вы о нем позаботитесь? — спросил я. Уайт жевал ноготь. — Да?
— Дурацкий вопрос для такого смышленого парня.
— Вспомните об этом, когда будете набирать следующую команду из одноклассников вашего сынишки.
— Обязательно. А теперь хорошая новость. Хойл хочет увеличить производство.
— Я уже увеличиваю производство. Тем здесь и занимаюсь.
— Занимаешься ты здесь тем, что играешь в свои химические игры.
— Конечно, а еще тем, что вожу за ручку ваш батальон идиотов, разбросанный от Лос-Анджелеса до Техаса.
— Хойл рассчитывает на четырехкратное увеличение производства, — продолжал Уайт, как будто я вообще ничего не сказал, а он между тем обращался к массовой аудитории. — И он рассчитывает на тебя.
— Нет. — Уайт нес чепуху, хотя сам этого, похоже, не понимал. — Хойл рассчитывает на троекратное увеличение. Остальное это уже ваши благие намерения.
— Я на твоей стороне, Эрик, — улыбнулся Уайт. Попался-таки. — Решаю твои проблемы, чтобы ты не отвлекался и занимался только тем, что у тебя получается лучше всего.
— Я для того за это все и взялся, чтобы потом уже ничем не заниматься.
— Перестань, Эрик. Тебе просто захотелось поиграть в сумасшедшего химика. Причем в лаборатории, оборудованной за наши деньги.
— Которая окупится через тридцать дней. В чем вы правы, так это в том, что я действительно хочу, чтобы мне не мешали. Работать.
— Ради чего?
— Пока не знаю. Это и называется исследованием.
Уайт закатил глаза. Я досчитал до трех. Повысить голос означало бы привлечь внимание Могильщика.
— Вы знаете что-нибудь о синтезе новых аналогов известных алкалоидов? — Уайт снова вгрызся в ноготь. — Или, может быть, вам известно…
— Что бы ты здесь ни изобрел, — перебил меня Уайт, — все наше. — Он застегнул ремень безопасности.
— Передайте Хойлу, что мы утроим производство, втрое сократив нынешние затраты.
— Обещаешь? А самому Хойлу это повторишь?
— Что касается роста производства, это предварительная оценка. Насчет стоимости я уверен. — Спорить со мной в этой области он мог, но без всякой надежды на победу. — Единственное в чем я не уверен, так это в ваших клоунах, работающих в других лабораториях. Полагаю, теперь вы и от телефона отходить не будете.
— А ты готов ответить перед Хойлом, если расчет не оправдается?
— Оправдается. Производство мы увеличим. Расскажите ему о моих прикидках, а если сработаем лучше… что ж, у него будет повод порадоваться. И если уж вы так скептически настроены, то зачем говорили о четырехкратном увеличении?
— Надеюсь, ты прав.
— Я прав. Сделайте что-нибудь для Багги. А меня работа ждет.
Хойл хотел больше того, что заставляло людей хотеть Больше. Я — нет. Дай человеку слишком много Больше, и клиент, как из жопы, вылетает из двенадцатидневного кайфа придурковатым, размахивающим пистолетом зомби. Какой-то парень, занимавшийся в Цепи распространением, попал в травмпункт, где ему из груди вытащили отвертку. Врач подал рапорт. Хойлу было наплевать, что кто-то пострадал, но ему было не наплевать, когда полиция начинала задавать вопросы. Когда такое случалось, Могильщик отставлял в сторону тарелочку с пудингом и выходил из своей игровой комнаты.