— Разумеется, — говорит смотритель. — Если что-то потребуется, дайте знать.
Им нужно убедиться, что я в номере. Теперь будут следить, глаз не спустят. Джек и Дылда это тоже понимают. Дылда услышал, как гудит провод, я не услышал ничего. Что ж, значит, решение правильное.
В сейфе у смотрителя осталась приличная сумма, но просить у него деньги означало бы поднять тревогу в незримой сети наблюдателей, накрывшей меня с приближением окончания процесса. На внутренней стороне двери висели правила внутреннего распорядка «Огненной птицы», пожелтевший от времени листок, прихваченный по краям сморщившейся пленкой. Снимаю бумажку почти без порывов — получается практически фирменный бланк.
Нижняя треть листа пустая, и на ней я пишу, что содержимое находящегося в сейфе смотрителя конверта должно быть вручено подателю сего за вычетом суммы долга по оплате снятого номера. Никакой юридической силы этот документ не имеет, и смотрителю ничто не помешает прикарманить мои денежки, но если мне все же удастся выбраться из отеля, Джек и Дылда вправе по крайней мере рассчитывать на вознаграждение. Отдаю листок Джеку, бросаю в наволочку пару чистых рубашек и носки и связываю все в тугой узел, который вручаю Дылде. Он запихивает сверток под пальто, закрывает окно и завешивает шторы. Потом показывает на дверную ручку, и я протягиваю ему ключ. Выходим в коридор. Дылда запирает замок, но прежде чем закрыть дверь, вставляет ключ в щель с внутренней стороны. Все у него получается легко, просто и мастерски. Отпущенный язычок щелкает, дверь закрыта.
— Идите за мной, — говорит Джек.
Идем к номеру в самом конце коридора, возле аварийного выхода.
— Там не лестница, а ступеньки. Удобнее и не так заметно, — говорит Джек. — Надо подождать.
— Чего?
— Через час вам позвонят. Может, и правда придут травить жуков.
— Знаю.
— Вам звонили с целью убедиться, что вы здесь. С улицы видно, что окно закрыто, но дверь заперта изнутри. — Джек стучит в последнюю дверь возле пожарного выхода.
— Решат, что я заперся в номере. Перерезал вены или что-то в этом роде.
— Вот именно. И пока будут думать, что вы в комнате, на автобусной станции вас никто искать не станет. Только надо подождать, пока постучат.
Дверь открывает женщина. Ростом она с Дылду, плечи же, как у Джека.
— А вот и мой малыш, — говорит женщина. Дылда делает шаг навстречу, и они крепко обнимаются, как мать и сын после долгой разлуки. Она нашептывает что-то ему на ухо, он нежно поглаживает ее по спине. — А говорили, ты выехал. — Последние слова адресованы Джеку.
— Не разбудили?
— Нет, Джеки, я уже выспалась.
Она берет его за руку, слегка наклоняется и целует в губы. Заглядываю в комнату. Помещение крохотное, размером с большой шкаф, и места в нем едва хватает для кровати и стула. У стены что-то вроде туалетного столика — доска на двух пустых пластиковых ящиках. Полка заставлена баночками, тюбиками, флакончиками. Повсюду валяется белье.
— Вижу, привел друга.
Джек ведет себя по-джентельменски.
— Донна, это Эрик. Эрик — Донна.
— Рада познакомиться, Эрик. — Хозяйка протягивает руку, которая больше, чем у Джека, и улыбается, демонстрируя сияющие, точно новенький фарфор, зубы.
— Эрик побудет у тебя немного. Не больше часа, — говорит Джек.
— Что, Эрик, плохо себя вел? — Она поглаживает мое запястье.
Жду, пока Джек вмешается, скажет что-нибудь подобающее. И еще меня беспокоит, что он может оставить нас с Донной наедине.
— Так многие считают.
— Конечно, мой сладкий. Можешь подождать здесь. — Донна отступает, и — к моему огромному облегчению — первым в комнату проходит Джек.
— Джек мне тебя не доверяет.
— Если бы не доверял, то сюда бы не пришел, — отвечает Джек, опускаясь на единственный стул. За неимением ничего другого, нам с Донной остается кровать.
Хозяйка закатывает глаза и театральным шепотом сообщает:
— Он такой умный. Знаешь, у него ведь докторская степень.
— Донна, перестань, — ворчит Джек.
— А этот малыш, — ее массивный подбородок поворачивает в сторону Дылды, — прочитал все книги в библиотеке. Все до единой. По алфавиту, от начала до конца.
— Послушай, ему нужно спрятаться. Впусти парня, а потом уже обхаживай.
Вхожу в номер, думая, что, может быть, проведу час на ногах, но путь в спасительный угол преграждает Донна. Она почти на голову выше меня.
— Бесплатно сюда, миленький, никто не заходит. — Берет меня за руки и наклоняется. У меня нет ни малейшего желания участвовать в этих обрядах, но я слишком напуган, чтобы отступить.
— Я не гей. — Не знаю почему, но стараюсь придать голосу уверенность, которой не чувствую.
— Я тоже, сладенький.
Губы у нее мягкие, теплые и влажные, пахнут приторно сладкой вишней, как дешевая сахарная жвачка. Язык проходится по моей верхней губе. Дыхание несет аромат корицы. Ее руки напоминают руки отца. Целует она нежно, но совсем не так, как ты, и я сразу вспоминаю твои огненно-рыжие волосы. Меня убеждали, что их не было, как не было и тебя самой, и я пытаюсь вспомнить твой запах, но задыхаюсь в сладкой волне вишни, корицы и контрабандного парфюма.
— Кто-то влюблен, — усмехается Донна. — Да у тебя же это на лбу написано.
— Безнадежный случай, — добавляет Джек.
Донна ведет меня в комнату, закрывает дверь и запирает ее на две защелки. Потом усаживается рядом со мной на кровати, положив ногу на ногу, как секретарша. На ней фиолетовый топ с глубоким вырезом и свободные брюки. В промежутке между верхом и низом проглядывает полоска подтянутого, крепкого живота.
— Безнадежный случай, — повторяет Донна, стаскивая носки, и начинает подпиливать ногти. — То есть ты не оправдал ее ожиданий, верно? — Она искоса смотрит на меня.
— Да, вроде того.
— И что, твоя малышка в тюрьме? — Откладывает пилочку, берет с полки пакетик с ватными шариками и запихивает их между пальцами. — Или ты ее просто выдумал?
— Донна. — Ровный, будто настроенный по метроному голос Джека не меняется, однако в нем появляется некая пронзительная нотка, неслышная, но ощутимая и придающая голосу твердости. — Суем нос в чужие дела?
— Нет, Джеки, что ты.
— Если мы причиняем тебе какие-то неудобства, то можем и уйти.
Донна встряхивает флакончик с лаком для ногтей, потом отставляет его в сторону и снова берет меня за руку.
— Извини, сладенький. У меня ничего такого и в мыслях не было. Просто гостей бывает мало. По крайней мере желанных. Вот и болтаю порой лишнее.
— Не беспокойтесь, — говорю я. — Все в порядке.
Только теперь с опозданием замечаю, что Дылды с нами нет. Поворачиваюсь к Джеку, чтобы спросить, но тот уже кивает.
— Присматривает, что и как.
— Где он, на улице?
— Нет, на шестом этаже. Как только они постучат вам в дверь, он спустится. Вот тогда-то они и предположат самое худшее. Смотритель попробует открыть замок своим ключом. Ключ не входит. Позовет на помощь. Все внимание на номер 621. К тому времени как приедет «скорая помощь» и кто-нибудь вышибет дверь, вы уже выберетесь отсюда. Пойдете на автобус?
— Наверное. Но разве они не станут искать меня там?
— Только после того как поймут, что вы их провели.
Донна развлекается тем, что красит ногти и потчует нас рассказами о посещении обувного магазина в тюрьме. Закончив с ногтями на обеих ногах, говорит:
— Подуй на них, сладенький. Сделай одолжение. Только не сильно. Не волнуйся, я тебя не съем. — Беру ее ногу, которая размером с ласт. Осторожно дую. Донна постанывает. — Какая досада. Все хорошие парни попадают на нары. — Достает из ящика трубку и газовую зажигалку. Щелкает и прикуривает. Звук такой, словно далекий торнадо разрывает горизонт. Предлагает мне, а когда я отказываюсь, протягивает Джеку.
— Так что у тебя случилось, сладенький? Расскажи. Кто они? Что такого плохого ты сделал?
Рассказывать не хочется. Тем более в комнате, где балуются, возможно, моим продуктом. Может, попробовать закинуть удочку, проверить, насколько реально я воспринимаю действительность? А что, если мой бред зашел даже дальше, чем я предполагаю?